Лариса Пыжьянова - Разделяя боль. Опыт психолога МЧС, который пригодится каждому

Мы либо живем в этом мире, принимаем все его риски, осваиваем его. Либо погружаемся в страх и прячемся от него. Мир — это не черно-белое полотно, он скорее похож на кубик Рубика — разноцветный, многообразный, переворачиваешь и пытаешься что-то по-своему поставить, а оно не ставится. И вдруг раз — и сложилось!

Любовь и страх — два самых сильных чувства, которые испытывает человек. Каждый из нас должен сделать выбор — какому из этих чувств он будет служить. Любовь дает нам крылья, а страх их обрезает, любовь наполняет сердце счастьем и радостью, а страх — ужасом и отчаянием, любовь побуждает делать добро, а страх парализует.

Можно возразить, что мы больше всего боимся за тех, кого любим. Но, может быть, вместо того, чтобы за них бояться, начать показывать им свою любовь? Словами, делами, поступками. Перед настоящей любовью страх отступает, потому что тот, кого любишь, никогда не умрет для тебя. Человек может уйти из этого мира, но никуда не уходит любовь.

Меня трогают моменты, когда чужие люди приносят цветы к месту трагедии, плачут. Это говорит о том, что у них живая душа. Сейчас часто вздыхают о том, что люди стали черствыми и равнодушными, но это неправда. Конечно, они бывают замотанными, усталыми и даже озлобленными, могут вариться в своих проблемах, тяжелых мыслях и переживаниях. Но они умеют плакать и о тех, кого даже не знали. Мы в этом убеждаемся каждый раз, когда происходят трагедии.

Я уверена, что мир полон добра и любви. Страшное зло, которое вторгается в нашу жизнь терактами и катастрофами, для нас ненормально. Люди реагируют на катастрофы шоковой, протестной реакцией именно потому, что в человеческой природе заложено добро. Уверенность в этом поддерживает меня в чрезвычайных ситуациях. Пока есть люди, идущие спасать других невзирая на то, что сами могут погибнуть, — человечество бессмертно, добро непобедимо.

Один журналист задал вопрос горноспасателю: «Вам не страшно туда идти?» Это была авария на шахте, в любой момент мог произойти новый взрыв. Ответ был потрясающим в своей простоте: «Там же люди, как можно не идти?» Мне кажется, что это и есть высшее проявление любви: ты при нулевой видимости идешь в горящую шахту спасать незнакомых тебе людей, потому что, кроме тебя, этого не сделает никто.

Чтобы быть аттестованными и получить возможность работать в зоне чрезвычайной ситуации, специалисты проходят первоначальную подготовку по программе обучения спасателей. Когда надеваешь защиту — костюм, противогаз, — дышать очень трудно. Я быстро стала задыхаться. Там, куда идут горноспасатели, по-другому дышать нельзя. Там оборудование не сбросишь. Спасатели спускаются глубоко под землю, где их в любой момент может ожидать смерть. И только потому, что они туда идут, у шахтеров есть шанс быть спасенными.

В чрезвычайных ситуациях люди способны подняться над своими страхами, предубеждениями, гордостью, ненавистью. Помню, как после 2014 года на одной из чрезвычайных ситуаций я работала с семьей погибшего украинца. Мы, как обычно в таких случаях, говорили о погибшем, о любви, о сострадании. Через какое-то время мужчина из этой семьи мне сказал: «Я ехал сюда и не знал, как на эту землю ступлю, как буду на вас смотреть и с вами разговаривать. А сейчас вижу, что вы добрые и сострадательные. Я вас понимаю, вы меня понимаете, мы одной веры. Что с нами случилось?! Почему мы все друг друга ненавидим?» Я уточнила: «Мы с вами друг друга ненавидим?» Он ответил: «Нет».

Не надо говорить «в общем». Обобщая, мы теряем себя. Нет каких-то абстрактных русских и абстрактных украинцев. Каждая нация, каждая страна — это люди, у каждого человека своя судьба, свои чувства. Нельзя это обесценивать и обезличивать.

Вокруг происходят разные события — плохие, хорошие, неоднозначные. Важно не столько само событие, важно, с каким опытом мы из него выходим. Многие выходят из трагедий взрослее, мудрее, сильнее и потом сами становятся опорой для других людей.

За все время работы в МЧС было два случая, ставших для меня воплощением скорби.

Первый — когда во Вьетнаме перевернулся автобус с российскими туристами. На опознание родственников погибших отправляли во Вьетнам. Один мужчина, у которого погибла дочь, летел нашим бортом, и ему пришлось ночевать в Центре психологической помощи. Он не спал ни минуты, ни о чем не говорил, не плакал, был полностью в себе.

А потом мы встречали в аэропорту возвращавшихся из Вьетнама. Я увидела этого мужчину и рефлекторно отметила, как странно, что у него такой смешной маленький чемоданчик на колесиках, который он катит за собой. И тут меня будто ударило — это чемодан его дочери. Седой мужчина идет по залу аэропорта и катит за собой маленький розовый чемоданчик погибшей дочери — это стало для меня символом скорби.

Второй момент — когда женщина гладила ткань, на которой висела фотография не вышедшего из шахты мужа. В холле, где шла церемония прощания с горноспасателями и шахтерами, стояли доски, обтянутые алым бархатом. На них были вывешены фотографии 26 шахтеров, оставшихся в шахте. Там стояла женщина, одной рукой она обнимала доску, а второй рукой гладила натянутый на ней бархат. Гладила и гладила без остановки. Прямо напротив нее жена горноспасателя практически таким же движением гладила крышку гроба и что-то тихо говорила. Это было действительно «величие страдания». Женщины не кричали, не обвиняли никого, даже не плакали. Просто прощались со своими любимыми людьми.

В книге митрополита Антония Сурожского «Дети и смерть» есть важная мысль:

«Вспомните Распятие: Матерь Божия стояла у креста и не произнесла ни слова в защиту Своего умирающего Божественного Сына. Она не обвиняла тех, кто Его осудил, не восставала против тех, кто с любопытством или безразлично окружал крест. Она не проронила ни слова. Она принимала смерть Своего Сына с той же совершенной верой и открытой покорностью, с какими Она приняла Его воплощение. Это касается всех, кто стоит рядом со страданием, — всех нас. В этом отношении Матерь Божия должна быть для нас образцом и примером. На протяжении всего Евангелия мы видим, как Она дает Своему Сыну идти Его путем; а путь этот, вся судьба Сына Божия, ставшего Сыном Человеческим, — трагична. Нам важно помнить Ее пример, когда кто-либо, кто нам дорог, вступает в боль, страдание, муку».

Мой отец долго болел. Накануне Рождества я проснулась от ощущения, что по лицу прошел свежий ветер. Я встала закрыть окно, но оно оказалось закрыто. И одновременно в другой комнате проснулся сын. Ему тоже показалось, что в комнате сквозняк. А через два часа мне позвонила мама и сказала, что папа умер. Он умер именно тогда, когда мы с сыном проснулись. Просто мама позвонила не сразу.