Ирвин Ялом - Все мы творения на день и другие истории

— Я знаю, что это не очень приятное чувство, Джерод, но постарайся задержаться на нем. Меня озадачило ваше слово «признание». Какой смысл оно несет для вас, для меня?

— Ну, оно как-то касается чувства вины, поступков, которые я совершил, но в которых боюсь признаться. Я стараюсь избегать всего того, что может ухудшить мой образ в ваших глазах. Я ведь вас очень уважаю… ну, вы и сами это знаете… и мне бы очень хотелось, чтобы у вас сложился обо мне определенный… ну… образ.

— Какой образ? Как бы вы хотели, чтобы Ирв Ялом думал о Джероде Холси? Подумайте секунду и воссоздайте ситуацию, в которой я думаю о вас и вашем образе.

— Да нет, я не могу. — Лицо Джерода скривилось, и он покачал головой, будто желая отбросить надвигающийся неприятный образ. — Да и вообще — чем мы сейчас занимаемся? Всё это, кажется, не имеет никакого отношения к моей теме. Почему мы не обсуждаем по-настоящему важные темы — мои запутанные отношения с Марией и Алисией.

— Мы к этому скоро вернемся. А пока уважьте меня, продолжите о вашем образе, который сложился у меня.

— О, Господи, мне совершенно этого не хочется. Это то, что вы называете «сопротивлением»?

— В том числе. Я знаю, это выглядит для вас рискованным. Но вы, наверное, помните, что на нашей первой встрече я сказал, что каждый наш разговор будет иметь элемент риска и что это — важный элемент терапии. И вот момент наступил. Попробуйте рискнуть.

Джерод поднял голову к потолку и закрыл глаза.

— Ну, хорошо, попробую. Я представляю вас сидящим в этом кабинете, там, — он, не раскрывая глаз, головой указал в направлении моего рабочего стола в противоположном конце комнаты. — Вы напряженно что-то пишите, но мой образ как-то сам собой всплывает в вашем сознании. Вы имели в виду такого рода мысли?

— Именно. Продолжайте.

— Вы закрываете глаза; перед вами выплывают черты моего лица, и вы внимательно смотрите на него.

— Отлично. Пожалуйста, продолжайте. Представьте сейчас те мысли, которые меня посещают, когда я смотрю на ваше лицо.

— Вы думаете. Вот и Джерод, я хорошо его вижу — Он немного расслабился по мере погружения в мир своих фантазий. — Да, этот Джерод. Какой классный парень! Такой умный, образованный. Молодой человек с неограниченным потенциалом. И такой глубокий и понимающий философию.

— Продолжайте. О чем еще я думаю?

— Вы думаете: какой характер у него, какая целостность. Он один из лучших и ярчайших людей, встречавшихся мне в жизни. Человеку которого запомнят… Ну что-то в таком духе.

— Скажите, а насколько для вас важно, чтобы у меня сложился именно такой ваш образ?

— Первостепенно важно.

— Выглядит так, что важнее сформировать подобный образ, чем помочь вам измениться, а ведь последнее, в конечном счете, и является главной целью наших встреч.

Джерод покорно покачал головой:

— После всего того, что сегодня произошло, мне нечего вам возразить.

— Да, если вы скрывали от меня такую важную информацию, как ваши отношения с Алисией, именно так оно и есть.

— Принято. Поверьте — абсурдность моего положения и так абсолютно очевидна.

Джерод сгорбился и умолк.

— Расскажите, какие мысли сейчас приходят вам в голову?

— Стыд. Главным образом стыд. Мне было очень совестно признаться вам в том, что я не планирую жениться на Марии, после того как вы… мы… вложили в это столько труда и после того как у Марии обнаружили рак груди и сделали мастектомию.

— Продолжайте.

— Каким надо быть подонком, чтобы бросить женщину, у которой обнаружили рак? Как называется человек, который предает и бросает женщину, потому что ей ампутировали грудь!? Мне стыдно. Очень стыдно. И в довершение всего — ужасно то, что я — врач, обязанностью которого должна быть забота о людях.

Во мне стала накапливаться жалость к Джеро-ду. Я почувствовал собственный позыв защитить его от волны гневного самоуничижения. Мне хотелось напомнить ему о том, что его отношения с Марией дали трещину задолго до того, как у нее обнаружили рак. Но поскольку он находился в состоянии отчаянного поиска решений, то мог воспринять мой комментарий как совет. Я знал слишком много пациентов, которые, находясь в подобном состоянии, провоцировали других, включая их терапевтов, принимать за них важные жизненные решения. Более того, мне показалось, что вполне вероятно Джерод хотел скрыто подтолкнуть Марию первой принять решение о расставании. В конце концов, как Мария могла сама найти всю эту тайную переписку? Вполне возможно, что он неосознанно сделал так, чтобы она ее увидела; иначе, почему он просто не стер и не уничтожил все эти письма?

— А что Алисия? — спросил я его. — Расскажите о вас с ней.

— Мы знакомы всего несколько месяцев. Мы встретились в спортзале.

— Да.

— Мы встречались в среднем пару раз в неделю в течение рабочего дня.

— О, вы могли бы об этом не говорить.

Немного сбитый с толку, Джерод посмотрел на меня, заметил мою улыбку и сам улыбнулся.

— А, я понял, я понял…

— Я понимаю, в каком тупике вы себя ощущаете. Довольно неудобно и затруднительно об этом говорить. Вы пришли ко мне за помощью, но неохотно говорите откровенно.

— Неохотно — это мягко сказано. Я просто ненавижу об этом говорить.

— Потому что это могло бы повлиять на ваш образ, который, вы рассчитывали, должен был сложиться у меня?

— Да, именно из-за этого.

Несколько секунд я взвешивал сказанное Джеродом, а потом решился на необычный шаг — прием, который я очень редко использую в своей практике.

— Джерод, я тут недавно перечитывал Марка Аврелия и подумал, что будет полезно, если я прочитаю вам сейчас пару абзацев, которые, как мне кажется, имеют отношение к теме нашей беседы. Вы знакомы с его работами?

Взгляд Джерода сразу оживился. Ему даже как будто понравилась идея временной передышки:

— Да, вполне. Я прочитал его книгу «Размышления», когда учился в университете. Я тогда увлекался классикой. Но с тех пор я больше не возвращался к его работам.

Я пересек комнату, подошел к книжной полке, достал томик «Размышлений» Марка Аврелия и начал листать страницы в поисках нужного места. В последние несколько дней я много читал эту книгу и делал пометки в связи с другим моим пациентом, Эндрю. На нашей прошлой с ним консультации, как, впрочем, и на многих предыдущих, Эндрю описывал свои муки, связанные с кажущейся ему бесцельностью существования.

Он был высокооплачиваемым менеджером по рекламе, и ему была ненавистна задача продавать автомобили «Ролле Ройс» дамам в вечерних нарядах от Гальяно. Но у него не было выбора: с диагнозом эмфизема, которая, вероятно, сокращает активные годы его жизни, он нуждался в постоянном доходе для оплаты учебы своих четверых детей и ухода за больными родителями. Я даже сам удивился, когда порекомендовал Эндрю почитать книгу Марка Аврелия «Размышления». Я уже давно не читал Марка Аврелия, но подумал, что у него и Эндрю было много схожего: Марк Аврелий был вынужден заняться своим ремеслом не по доброй воле. Он скорее хотел бы стать философом, но, будучи приемным сыном римского императора, был вынужден унаследовать у отца этот титул. Именно поэтому вместо того, чтобы жить в познаниях и раздумьях, он вынужден был посвятить основную часть своей жизни войнам по защите границ Римской империи.