Михаил Хенкин - Золотой ключик инфосторителлинга

На суде он выступал со стороны администрации.

Когда он вошел в зал в клетчатой рубашке, заправленной в черные лоснящиеся брюки, и стал громко рассказывать о многих мытарствах и гонениях, которые он претерпел от забастовщиков, все сразу поняли, что Коля просто вылитый штрейкбрехер и предатель.

В этой части речь пойдет о столкновении. Пишу с трудом. Хотя, казалось бы, чего проще? И примеров у меня — куча! Ну да, примеров куча, а выбрал «Чучело волка». Любезное сердцу дитя — больное дитя.

Ох, какой «черной» кровью мне это «Чучело» досталось!

Осудили тогда его все.

Одни сказали: «Здесь нет никакой науки!» Другие сказали: «Это чтиво — для кухарок!» Третьи сказали: «Эту нецензурщину вообще печатать нельзя!»

Пришли от городской администрации какие-то люди в дорогих пальто и всё задавали вопросы: «Кто меня уполномочил такое написать?»

Из автобусного парка, который забастовал, тоже пришли и сказали: «Как же так? Мы же тебя на предприятие пустили, всё тебе показали, делились с тобой последним куском. Можно сказать, думали, что ты свой, что ты с нами… А ты всех нас обгадил!»

В общем, на какое-то время я почувствовал себя Колей Банкиным, то есть полным подлецом и изменщиком.

Однако в качестве иллюстрации я этот очерк выбрал совсем по другим причинам.

Он подходит. Сейчас объясню почему.

Здесь — один против всех.А это и есть классический пример столкновения.

Этой истории как минимум уже десять лет[2].

Среди прочих достопримечательностей нашего города обычно называют Научный центр. В обиходе его именуют Городком.

С момента его основания сюда со всей страны стали съезжаться сумрачно-бородатые мужи, которых, кроме науки, ничего в этом мире не интересовало.

Государство про них вспоминало, когда нужно было пробурить хитрую нефтяную скважину на дне моря, прорыть гигантский канал в песках Каракумов или построить атомную электростанцию где-нибудь между Припятью и Бугом.

Но вот грянула перестройка, и как-то сразу всем стало не до них.

Забытые ученые мужи частично разбрелись по всему свету, а частично совсем одичали в своих пустых и холодных лабораториях.

Процессу одичания немало способствовало и лесное расположение Городка — 40 минут езды от вокзала. А это при отсутствии нормального автобусного сообщения чревато величайшими душевными и физическими испытаниями.

В то утро я, как обычно, стоял на остановке и ждал своего автобуса. Но вот беда: автобусы как сквозь землю провалились.

Толпа на остановке собралась огромная. Десять минут ждем, двадцать минут ждем, тридцать минут ждем. Коммерческие маршрутки подруливают одна за одной. Но на них мало кто садится — народ деньги бережет.

Потом кто-то сказал, что не придут, мол, автобусы — бастуют, значит. Утром об этом якобы по радио передавали.

И только я это услышал, как вдруг (!)непонятно откуда, чуть ли не с небес, подныривает к остановке «приблудная» машина. Об этом говорит номер, написанный от руки на картонке и прилепленный сбоку к ветровому стеклу.

Еду. И вдруг (!)слышу, как две тетеньки оживленно обсуждают ситуацию на автопредприятии «Икс» — том, что забастовало. Мол, сегодня должно все решиться: к ним из города начальство приедет. Разбираться будут.

Одна из тетенек это знает точно, потому что у нее там дочка работает.

— Да что там работает — смех один! Ничего ведь не плотют!

Дочка, мол, все время клянчит: «Мама, дай! Мама, дай!»

А что ей тетенька может дать? Она пенсионерка. Ей самой не хватает…

Короче, я понял, что мне срочно нужно быть на автопредприятии «Икс». Подробности, как я туда попал, уже не имеют значения.

К четырем часам того суматошного дня площадка перед автобусами на территории автопарка чисто подметена, увешана плакатами и молниями со стихами.

Стихи сочинял, подписывая их словом «Народ», Терентий Сомик, поэт-самоучка и единственный мужчина в семействе голосистых кондукторш.

На самом видном месте около проходной прилеплена большущая фотогазета — дневник или хроника забастовки (снимки и подписи к ним сделал все тот же неугомонный Сомик).

Ждут, что мэр со свитой будет здесь с народом разговаривать. А мэр и иже с ним в обход возбужденных масс прямиком направляются в администрацию.

Мол, мы не митинги митинговать приехали, а «решать вопросы с активом».

Народ негодует:

— С активом? А мы кто?

— Мы — быдло, рабы?

— Нам только коров пасти? Соседнее автопредприятие развалили, теперь за нас взялись!

— Остается одно, — говорит водитель Мишка Топтухин, — взять автоген и порезать тут все к едрене фене!

— Облить бензином и поджечь! — вторят ему.

Каждый, кто принимает сторону бастующих, независимо от своих действительных намерений, сразу становится другом и единомышленником.

Каждый, кто не принимает, — врагом.

Люди на этой площадке не терпят возражений. Не дай вам бог в самый острый момент затеять с ними спор.

Еще хуже, если вы вроде бы «ихний», но не с ними. Таким и был Коля Банкин.

Знакомо ли вам чувство страха, когда липкий пот течет между лопатками, когда жар заливает щеки и мурашки бегут по коже? И вы себя в этот момент жутко ненавидите, и от этого боитесь еще сильнее?

Мне знакомо. Чего же я так испугался? Меня не остановили в темной подворотне, за мной не гонятся хулиганы.

Я сижу на собрании в теплом и светлом зале среди своих коллег. А за трибуной наглый самоуверенный удав обводит зал ледяными глазами и просит товарищей «высказаться по данному вопросу».

И некоторые товарищи выступают и обличают товарища Кузнецова (моего друга, между прочим) за идеологически недальновидный поступок.

— Кто против? — спрашивает удав.

Я понимаю, что мне вот сейчас надо встать и сказать, что я против, что Кузнецов — не враг и что это все — чушь собачья!

И я понимаю, что я ни за что не смогу сделать это, и еще сильнее прижимаюсь задом к стулу.

Не люблю, когда кого-то травят, когда все на одного. С детства не люблю.

Даже если тот, кого травят, ведет себя неправильно, даже если он чего-то там заслужил. Есть в этом скопище, в этой стае «справедливых мстителей» всегда что-то от лукавого.

Вот Коля Банкин — в чем его вина? В том, что он пошел против всех. Почему? Сейчас разбираться в причинах его поступка не будем.

Я неправильно написал, что один против всех — это классический пример столкновения. Это один из примеров.

Столкновение — это центральная часть истории. Это кульминация, в которой должны сойтись стрелки всех предшествующих событий.

Сейчас я вам по большому секрету расскажу, кто такой писатель, и вы всё поймете. Писатель — это склочный, отвратительный тип. Писатель только тем и занимается, что подслушивает, высматривает, вынюхивает.