Дмитрий Филиппов - Игры сознания. Нейронаука / психика / психология

Психологический аспект консолидации памяти выглядит так: для переноса знаний из кратковременной памяти в долговременную память требуется время; если в этот временной промежуток произойдет нечто травмирующее (удар по голове, сеанс электрошока), то переноса не произойдет. В 1949 г. Дональд Хебб предположил, что это связано с тем, что запоминание каким-то образом связано с изменением структуры синапсов. Постоянная активация одной клетки другой клеткой приводит к тому, что в одной или обеих клетках происходят изменения, которые усиливают связь между ними. В 1973 г. была опубликована первая научная работа, которая подтвердила это предположение. Таким образом, была произведена редукция психологической теории памяти на молекулярно-клеточный уровень.

«Безжалостность» нейронаучной редукции должна ярче всего проявиться там, где нейронаука берется за темы, которые особенно дороги человеческому сердцу. Конечно же, это в первую очередь все, что связано с теплотой человеческих отношений и любовью.

Предполагается, что для всех аффектов довольно скоро будут найдены нейронные корреляты. И даже самые комплексные чувства, вроде романтической любви, могут быть изложены на языке графиков и таблиц. Это уже делается, пусть и не всегда с безупречно убедительными результатами. Эксперименты могут выглядеть так: испытуемым показывают фотографии тех, к кому они испытывают чувство романтической любви, и в эти моменты томограф фиксирует изменения в гемодинамике [87] Гемодинамика – движение крови по сосудам. в центральной доле, преимущественно слева и в передней поясной коре [4].

Указание на конкретные участки мозга, в которых происходят некие процессы, осознаваемые как «любовь», это лишь шаг по направлению к очистке знаний о человеке от метафизики любого рода. Человеческие отношения с определенным успехом переводятся также и на язык нейроэндокринологии.

Есть версия, что с точки зрения нейроэндокринологии главное в человеческих связях – это окситоцин и дофамин. От них зависит сила связи и мотивация поддерживать связь. Сила любви прямо зависит от активности дофамина в группе нейронов под названием «прилежащее ядро» [5].

Окситоцин делает важную работу в амигдале – подавляет ответ на негативные стимулы. Из-за этого снижается страх и облегчается формирование социальных связей. Пока окситоцин, как анксиолитик, дает успокоение, дофамин дает энергию и мотивацию. В результате возникает особое состояние – «обездвиженность без страха» [6], – которое облегчает формирование связи между двумя существами. «Обездвиженность без страха» нужна млекопитающим, чтобы сберечь и выкормить потомство. Первая же возникающая после рождения социальная связь становится прототипом для социальных связей других типов.

Сложность головного мозга человека способствует тому, что дофамино-окситоциновая основа связей между особями получает специфическую символическую оболочку. Типы связей (типы любви) у людей особенно многообразны, в сравнении с животными. Более того, любовь может распространяться не только на живых, но и на мертвых (родители, супруги) и идеи (родина, человечество). Но все эти виды любви используют один и тот же нейробиологический механизм, который создается в мозге в младенчестве под влиянием связи с матерью.

Для философии сознания эти и другие открытия в нейронауке очень важны. Время, когда можно было сослаться на неприступную таинственность сознания, прошло. Бикл 15 лет назад с категоричной прямотой заявил: «Выбор для философов сознания приобретает очертания: или передовая нейронаука с ее безжалостным редукционизмом, или антиэмпирическая диванная метафизика» [7].

Хотя, надо отметить, «диванных метафизиков» пытаются отогнать от науки о человеке столько же, сколько существует тенденция к созданию чистой науки.

Автор книги «О древней медицине» (кон. V в. до н. э.), входящей в «Корпус Гиппократа», протестует против философов, которые берутся объяснять природу болезней. Болезнями, считает он, могут заниматься только медики, а медикам совсем не обязательно разбираться в философских аспектах человеческого существования. Подразумевается учение Эмпедокла, философа и врача, не довольствовавшегося систематизацией жидкостей в человеческом теле и развившим свою космологическую систему, в которой нашлось место и для описания происхождения человека. Для автора книги «О древней медицине», представителя врачебной школы конкурировавшей с последователями Эмпедокла, эти отступления в область первооснов мироздания не имеют ничего общего с медициной.

Поведение уже можно изучать на молекулярном уровне – это приятная новость, но разве проблема субъективного сознания должна из-за этого автоматически исчезнуть? Психологию нейронаука успешно редуцирует, сводя описание многих психологических процессов на молекулярно-клеточный уровень. Но это не приводит к окончательному и безвозвратному устранению психологии.

Вестники победы физикалистской редукции как будто хотят побудить всех обрадоваться тому, что найден ответ на некий Большой вопрос. От формулировки этого вопроса зависит, подходит ли найденный ответ, или нейронаука отвечает на другие вопросы.

В этом главная мысль одной из самых популярных книг по философии сознания последних 25 лет – «Сознающий ум» Чалмерса. По Чалмерсу клеточно-молекулярная нейронаука решает только легкие проблемы. А именно: как сознание работает с информацией; как сознание получает доступ к своим внутренним состояниям; как фокусируется внимание. Понятно, как нейронаука будет разбираться с вопросами, связанными с оперативной памятью, вниманием, и в целом с когнитивными функциями. При этом Чалмерс в 1995 г. писал, что к решению легких проблем ученые подберутся когда-нибудь через 100 лет, но уже в начале 2000-х гг. были найдены эффективные рабочие подходы к этим вопросам.

К Трудной проблеме сознания, что бы ни говорили нейроцентристы, подобраться так и не получается. Трудная проблема сознания закроется тогда, когда нейронаука даст исчерпывающее объяснение того, что есть субъективный опыт человека, зачем он нужен и, наконец, как его изучать.

В перспективе также вырастет вопрос о манипулировании субъективным опытом человека извне. Чем-то подобным занимался Пэнфилд, проводя электродную стимуляцию мозгов пациентов с эпилепсией во время операции. Менее чем в десяти случаях из ста ему удавалось вызвать не только сенсорные ощущения и моторные реакции, но и некие субъективные переживания, т. е. экспериментальным методом создать «индуцированную феноменологию».

Но до того, как наука начнет этот последний, страшный штурм, надо все-таки еще раз убедиться в том, что легкие вопросы теории сознания получают адекватные ответы. Нейровизуализация, окрыляющая философов-редукционистов, является всего лишь одним из методов аппаратного исследования, не лишенным серьезных недостатков.