Сандра Блейксли - Фантомы мозга

Ричард Браун, Эрик Альтшулер, Крис Фостер и я решили попытаться ответить на этот вопрос с помощью так называемой методики словесно-цветовой интерференции (теста Струпа). Для этого мы напечатали слова «красный» и «зеленый» либо соответствующим цветом (красными чернилами слово «красный», зелеными — слово «зеленый»), либо противоположным (слово «зеленый» красными чернилами, а слово «красный» — зелеными). Испытуемым, которых просили назвать цвет чернил и проигнорировать само слово, требовалось гораздо больше времени, чтобы дать правильный ответ, если слово и цвет не совпадали. Очевидно, человек заведомо не способен произвольно игнорировать слово (значение слова интерферирует с называнием цвета шрифта). Возникает вопрос: что произойдет, если испытуемому внушить, будто он китаец, который не умеет читать по-английски, но может называть цвета? Это исключит интерференцию Струпа? На мой взгляд, такой эксперимент докажет раз и навсегда, что гипноз — реальность, а не притворство. (В качестве «контроля» можно предложить испытуемому крупное материальное вознаграждение за произвольное преодоление интерференции.)

Эффект плацебо — явление малоизученное, зато активно критикуемое. Хуже того, в клинической литературе словосочетание «эффект плацебо» приобрело выраженную уничижительную коннотацию. Представим, что вы тестируете новый препарат от болей в спине. Предположим также, что спонтанное облегчение болей исключено. Чтобы определить эффективность лекарства, вы даете таблетки 100 пациентам и обнаруживаете, что, скажем, 90 % из них стало лучше. В контрольной группе все 100 пациентов получают так называемые пустышки — плацебо (разумеется, сами пациенты об этом не знают). Это позволит вам узнать, скольким из них станет лучше за счет одной веры в лекарство. Если лучше становится только 50 процентов (вместо 90 процентов), мы вправе заключить, что новое обезболивающее в самом деле работает. Но вернемся к таинственным 50 процентам, самочувствие которых улучшилось благодаря плацебо. Почему им стало лучше? Около десяти лет назад было установлено, что в мозгу таких пациентов вырабатываются собственные обезболивающие вещества, так называемые эндорфины (в некоторых случаях эффект плацебо может быть нейтрализован налоксоном — препаратом, который блокирует эндорфины).

Однако насколько специфична реакция на плацебо? Недавно наша лаборатория очень заинтересовалась этим любопытным, но практически неисследованным вопросом. Допустим, что только 50 процентам пациентов стало лучше после приема плацебо. Что такого особенно в этих людях? Что, если у тех же 100 испытуемых (которым давали плацебо) через несколько месяцев разовьется депрессия, и вы дадите им «новый» плацебо — якобы мощный антидепрессант? Кому станет лучше на этот раз: тем же 50 пациентам или другим людям тоже? Иными словами, есть ли такая вещь, как «плацебо-чуствительность»? От чего именно зависит эффект плацебо: от болезни, таблеток, самого человека или от всех трех факторов одновременно? Что произойдет, если спустя год у тех же самых 100 пациентов опять разовьются боли в спине и вы снова дадите им первоначальное «обезболивающее»? Боли исчезнут у тех же 50? В настоящее время доктор Эрик Альтшулер и я как раз проводим такое исследование.

Другие аспекты специфичности плацебо еще предстоит изучить. Вообразите, что пациент одновременно страдает мигренью и язвой. Вы даете ему плацебо и говорите, что это новый «противоязвенный препарат». Утихнет только боль от язвы или его мозг так переполнится эндорфинами, что заодно пройдет и мигрень? Это звучит маловероятно, но если противоболевые нейротрансмиттеры, такие как эндорфины, вырабатываются в мозге диффузно, тогда вместе с болями, вызванными язвой и мигренью, должны исчезнуть и все другие боли, пусть даже сам пациент верит только в облегчение от язвы.

Обзор расстройств множественной личности, см. Birnbaum & Thompson. 1996. Изменения в зрительной системе см. Miller, 1989.

Введение в проблему сознания см. Humphrey, 1992; Searle, 1992; Dennett, 1991; P. Churchland, 1986; P. M. Churchland, 1993; Galin, 1992; Baars 1997; Block, Ramachandran & Hirstein, 1997; Penrose, 1989. Предположение о том, что сознание (особенно интроспекция) развилось главным образом для понимания мыслей других людей, было впервые высказано Ником Хамфри на конференции, которую я организовал в Кембридже более двадцати лет назад.

Другая причина потерь при переводе связана с различиями между языком (кодом) левого полушария и языком правого (см. примечание 16, глава 7).

Хотя данная возможность весьма озадачивает некоторых философов, в этом нет ничего таинственного. С равным успехом я могу ударить молоточком по вашему локтю и вызвать совершенно новые электрические «покалывающие» квалиа, даже если раньше вы никогда не испытывали ничего подобного (то же самое происходит, например, когда юноша или девушка впервые переживают оргазм).

Таким образом, на древнюю философскую загадку, восходящую к Дэвиду Юму и Уильяму Молинью, теперь можно дать научный ответ. Исследователи из Национальных институтов здоровья стимулировали зрительную кору слепых людей с целью установить, что́ именно произошло с их зрительными путями (деградация или реорганизация). Аналогичные эксперименты мы начали проводить и здесь, в Калифорнийском университете в Сан-Диего. Однако, насколько мне известно, вопрос, способен ли человек испытать совершенно новые для него квалиа (субъективные ощущения), никогда не изучался эмпирически.

Первые эксперименты в этой области были проведены Зингером (Singer, 1993; Gray & Singer, 1989).

Некоторые утверждают (исключительно из соображений экономии), что для полного описания работы мозга никаких квалиа не требуется, но я не согласен с этой точкой зрения. Бритва Оккама (идея о том, что простейшая теория всегда предпочтительнее более сложных объяснений), несомненно, полезное эмпирическое правило, но иногда оно не только не способствует, но и явно препятствует научным открытиям. Как известно, всякая наука начинается со смелых гипотез. Например, принцип Оккама не имеет никакого отношения к теории относительности; наоборот, мы обязаны этим открытием его полной противоположности — обобщениям, которых не требовали имеющиеся данные, но которые тем не менее позволяли сделать неожиданные прогнозы. Ирония в том, что большинство научных открытий являются результатом не размахивания бритвой Оккама (несмотря на уверения подавляющего большинства ученых и философов), а на первый взгляд произвольных и онтологически беспорядочных догадок, выходящих за рамки текущей информации.