Сандра Блейксли - Фантомы мозга

Обратите внимание, что я использую термин «заполнение» в строго метафорическом смысле — просто из-за отсутствия лучшего. Я вовсе не хочу, чтобы у вас сложилось впечатление, будто зрительный образ попиксельно отображается на каком-то внутреннем нейронном экране. Однако я не согласен с Деннеттом, что «нейронного аппарата», соответствующего слепому пятну, не существует. Вообще-то, в нашем мозге имеется небольшой участок коры, который соответствует слепому пятну каждого глаза и получает сигналы не только от окружающей его области, но и от другого глаза. Под «заполнением» мы понимаем следующее: человек видит зрительные стимулы (такие, как узоры и цвета) в той области зрительного поля, из которой никакой информации на самом деле не поступает. Это сугубо описательное, теоретико-нейтральное определение заполнения, не имеющее отношения к гомункулусам, которые смотрят на внутренний экран. Можно утверждать, что зрительная система заполняет не ради блага гомункулуса; она делает это, дабы придать определенным аспектам информации явное выражение, необходимое для следующего уровня обработки.

Tovee, Rolls & Ramachandran, 1996. Кэтлин Армел, Крис Фостер и я недавно показали, что при быстрой демонстрации двух совершенно разных «ракурсов» этой собаки, наивные испытуемые поначалу видят только хаотичное, бессвязное движение пятен. Однако стоит им разглядеть собаку, как она начинает прыгать или поворачиваться соответствующим образом, подчеркивая важную роль нисходящих знаний об объекте в восприятии движения (см. главу 5).

Tovee, Rolls & Ramachandran, 1996. Фотография далматина: Ron James.

Иногда квалиа «сходят с ума», что приводит к любопытному расстройству — синестезии, при которой человек буквально ощущает вкус геометрических форм или видит цвет в звуке. Например, одна больная утверждала, что курица имела явно «заостренный» вкус, и однажды пожаловалась своему врачу: «Я хотела, чтобы вкус курицы был заостренным, а он оказался совсем круглый… то есть он был почти сферический; я не могу подать такую курицу на стол!» Другой пациент заявил, что буква «U» — желтая или светло-коричневая, а буква «N» — абсолютно черная и блестящая, как покрытое лаком эбеновое дерево. Некоторые синестеты рассматривают подобное единство чувств как дар и источник вдохновения для творчества, а не как патологию мозга. Некоторые случаи синестезии вызывают определенные сомнения. Человек утверждает, что видит звук или чувствует вкус цвета, но оказывается, что это просто метафоры — аналогичным образом все мы говорим об остром вкусе или горьких воспоминаниях (однако, имейте в виду: при синестезии различие между метафорическим и буквальным очень размыто). Тем не менее другие случаи кажутся вполне подлинными. Моя аспирантка Кэтлин Армел и я недавно обследовали одного пациента по имени Джон Гамильтон: до пяти лет его зрение было относительно нормальным, но затем, вследствие пигментного ретинита, начало быстро ухудшаться. К сорока годам Джон полностью ослеп. Примерно через два или три года он стал замечать, что всякий раз, когда он прикасается к вещам или читает шрифт Брайля, в его разуме возникают яркие зрительные образы, в том числе вспышки света, пульсирующие галлюцинации или формы соответствующих предметов. Эти образы были в высшей степени навязчивыми; они не только мешали читать, но и распознавать предметы наощупь. Конечно, если вы или я закроем глаза и дотронемся до линейки, мы сможем мысленно визуализировать ее, но никаких галлюцинаций у нас при этом не возникнет. Разница в том, что в любой момент вы можете изменить или отозвать визуализацию линейки (другими словами, она подчиняется вашему контролю), в то время как галлюцинации Джона часто нерелевантны и всегда навязчивы. Он ничего не может с ними поделать; для него они не более чем досадные и отвлекающие образы. Возможно, тактильные сигналы, возникающие в его соматосенсорных областях — на карте Пенфилда — каким-то образом отправляются обратно в лишенные входа зрительные области. Это оригинальная идея, но ее можно проверить с помощью современных методов нейровизуализации.

Интересно, что синестезия иногда

Этот вопрос я поднял в беседе с Марком Хаузером.

Searle, 1992.

Jackendorf, 1987.

Пациент также может сказать: «Вот оно! Я наконец вижу правду! У меня больше нет сомнений». По иронии судьбы, наши убеждения об абсолютной истинности или ложности мысли зависят не столько от пропозициональной языковой системы, которая так гордится своей логичностью и непогрешимостью, сколько от гораздо более примитивных лимбических структур, которые придают мыслям форму эмоциональных квалиа и заставляют их звучать «правдоподобно». (Не исключено, что именно поэтому более догматические утверждения как священников, так и ученых с трудом поддаются интеллектуальной коррекции!)

Damasio, 1994.

Это, конечно, не более чем метафора. На каком-то этапе нам придется отказаться от метафор и перейти к самому механизму — к его деталям. Но в науке, которая находится в зачаточном состоянии, метафоры часто играют важную роль. (Например, ученые семнадцатого века говорили о том, что свет состоит из волн или частиц; до определенного момента обе метафоры имели право на жизнь, пока не ассимилировались в более зрелую физику квантовой теории. Даже ген — независимая частица генетики — продолжает оставаться у всех на устах, хотя за последние годы фактическое значение этого слова радикально изменилось.)

Обсуждение акинетического мутизма см. Bogen, 1995; Plum, 1982.

Dennett, 1991.

Trivers, 1985.