Роберт Райт - Буддизм жжет! Ну вот же ясный путь к счастью! Нейропсихология медитации и просветления

Само использование одного и того же слова для обозначения всего этого является свидетельством порядка, который по буддизму обычно скрыт от нас, но может стать более явным, если мы, как сказал бы Джеймс, попытаемся к нему приспособиться.

Звучит слишком абстрактно и философски, да? Что ж, попробую выразить все вышесказанное более приземленно, как ответ на распространенный вопрос о том, сделает ли медитация вас счастливее и если сделает, то насколько. В моем случае – а я, как вы помните, тот еще фрукт – ответ однозначно «да», медитация сделала меня немного счастливее. И это (счастье, особенно мое собственно е) хорошо. В то же время чаще всего, доказывая людям, что им стоит начать медитировать, я говорю не о количестве, а о качестве счастья. Мое сегодняшнее счастье включает в себя более истинное восприятие мира, чем то, что я считал счастьем прежде. И преумножение счастья, в основе которого лежит истина, на мой взгляд, куда лучше, чем счастье иллюзорное. Не только потом у, что все, основанное на истине, как-то надежнее, но и потому, что, действуя в соответствии с этой истиной, я смогу сделать счастливее еще и окружающих меня людей.

Вот почему с моей точки зрения любое преумножение счастья, вызванное медитацией осознанности, стоит того, чтобы идти к нему: потому что это преумножение истинного счастья. Это счастье основывается на ясности: на более четком видении мира, других людей, самого себя и на приближении к нравственной истине. Это удачное сочетание счастья, истины и благостности, вместе составляющих дхарму, позволяет даже натуралистическому буддизму вписываться в концепцию религии по Уильяму Джеймсу.

И если окажется, что в этом сочетании есть еще один элемент, а именно – если люди станут больше думать о дхарме и это поможет спасти планету, – что ж, тоже неплохо.

Однажды в середине декабря 2012 года на медитационном ретрите я занимался медитацией при ходьбе, идя по улице. В какой-то момент я посмотрел на горизонт и заметил, что солнце село. По небу растеклись розовые и фиолетовые отблески, обрамленные голыми ветвями деревьев. Я и так был уже несколько подавлен, потому что обдумывал какую-то личную проблему, и тогда ощутил прилив меланхолии, как это часто бывает со мной в зимние сумерки. А потом – поскольку я был на ретрите и провел уже много времени, наблюдая за своими ежедневными чувствами, – я сразу же практически рефлекторно стал рассматривать охватившее меня ощущение. И чувство меланхолии потеряло власть надо мной. Оно не исчезло мгновенно, но стало напоминать некие физические волны, не плохие и не хорошие, проходящие сквозь мое тело.

Как только меланхолия перестала влиять на меня, я увидел линию горизонта совершенно иначе: вид стал очень красивым. Превратился из отражения грусти в источник удовольствия и восхищения.

Подобная красота – и вся та красота, которую я стал воспринимать более глубоко в результате медитации, – нечто, не совсем мне понятное. В том плане, что, если медитация дает нам возможность дистанцироваться от своих чувств и уменьшить их влияние на наше поведение, разве это не должно в равной степени относиться к приятным и неприятным чувствам? Разве мы не должны оставаться более-менее спокойными, то есть не чувствовать практически ничего? На самом деле есть ощущение, что работает все несколько иначе – некоторые чувства, напротив, усиливаются. В первую очередь ощущение красоты.

Порой я думаю, что возросшая чувствительность к красоте является причиной того, что пустота в буддистском смысле начинает забавным образом влиять на нашу нравственность. Когда мы перестаем видеть в людях скрытую сущность, когда наше восприятие окружающих освобождается от суждений о том, плохие они или хорошие, мы, по идее, должны испытывать к ним меньше чувств, включая и сострадание. Но если мы привыкаем считать, что все вокруг, включая людей, прекрасно, то постепенно этот настрой может переродиться в заботу об их благополучии. По крайней мере так гласит одна из теорий о том, почему медитация повышает склонность к состраданию.

В любом случае я не устаю удивляться том у, как созерцательная практика естественным образом ведет к укреплению чувства прекрасного. Думаю, одно из объяснений заключается в том, что мы, не задумываясь, используем осознанность, чтобы фильтровать наши чувства, и прилагаем больше усилий к том у, чтобы отдалиться от неприятных, нежели приблизиться к приятным. Таким, как, например, эстетическое наслаждение. Но, как бы то ни было, чувство прекрасного в целом более похоже на естественно-расслабленное состояние мозга после того, как исчезает постоянная забота о себе ненаглядном.

Меня так и тянет процитировать знаменитые строки Джона Китса: «В прекрасном – правда, в правде – красота». Возможно, когда мы начинаем видеть мир более ясно, более истинно, то обретаем способность наслаждаться как степенью своего освобождения, так и более направленным, более продолжительными восприятием реальной красоты окружающего мира. С другой стороны, идея, что мир обладает некоей реальной, внутренне присущей ему красотой, не очень хорошо согласуется с буддистским постулатом о том, что мы приписываем миру несуществующий смысл. И уж точно не согласуется эта идея с эволюционной психологией, постулирующей, что наш мозг в силу своего устройства заставляет нас испытывать те или иные чувства при восприятии внешних явлений, опираясь только на то, насколько эти явления нам полезны либо вредны.

А возможно, ощущение единства со Вселенной – это естественное, изначальное состояние нашего сознания, и когда сознание не пытается управлять своим «я», по определению искажающим восприятие, то возвращается в это состояние. Но мы начинаем уходить от психологии и погружаемся в философские рассуждения о том, что такое сознание. И мой ответ на подобный вопрос звучит примерно так: понятия не имею.

Мир, в котором мы родились, неидеален. В этом мире, как говорил Будда, мы, воспринимая мир обычным образом и существуя обычным образом, не только страдаем сами, но и несем страдания другим. И этот мир, как мы теперь знаем, с самого начала задумывался именно таким: с учетом того, что жизнь на этой планете создана естественным отбором. Однако в то же время в этом же самом мире метафизическая и нравственная истина и счастье могут идти рука об руку. И чем лучше вы будете понимать, как близки эти три понятия, тем прекраснее будет становиться мир в ваших глазах. А если так, то невидимый порядок – который, похоже, лежит в основе этого мира, причем на куда более глубоком уровне, чем естественный отбор, – заслуживает самого искреннего восхищения. И я с каждым днем все больше благодарен миру за то, что он таков, каков есть.