Дэвид Брукс - Общественное животное. Тайные источники любви, характера и успеха

Гарольд смотрел на руки мальчика, вцепившиеся в железные перила, вглядывался в выражение его лица. Гарольду не потребовалось напрягать воображение, чтобы живо представить себе радость и испуг мальчика, потому что каким-то непостижимым образом он продолжал и сейчас непосредственно ощущать его эмоции. Гарольду не надо было трудиться, воссоздавая мир таким, каким его видел мальчик, потому что где-то в глубине сознания Гарольд по-прежнему воспринимал мир так же.

Маленький мальчик на фотографии боялся высоты. У этого мальчика всегда кружилась голова от вида крови. Этого мальчика любили, но он все равно часто чувствовал себя одиноким. У этого мальчика было собственное царство души, сокрытое от посторонних, собственные черты характера и реакции, которые будут расти вместе с ним, созревать, утверждаться, а в некоторые моменты жизни отступать и словно съеживаться. Это скрытое царство и было его личностью – и тогда, и теперь.

Многое в этом царстве выросло из его отношений с родителями. Они были не самыми глубокими людьми. Они слишком много времени уделяли миру бизнеса, внешних атрибутов и тщеславия. Они никогда не могли удовлетворить глубинные потребности Гарольда, но они были хорошими людьми и очень любили его. Наверное, кто-то из родителей и пришел с ним на детскую площадку. Кто-то из них держал фотоаппарат, делая снимок, а потом положил фотографию в папку, чтобы Гарольд мог сейчас ее увидеть. Фотографируя своего сына, этот человек испытывал сильное теплое чувство, и то же чувство охватило Гарольда, который рассматривал фотографию и думал о том, как мама или папа наводили на него объектив и нажимали затвор. Эта связь была живой, она пульсировала и согревала. Пронизав прошедшие десятилетия, она передала любовь от поколения к поколению.

Душа вырастает из этой любви, из этих связей. Хрупкие и эфемерные на первый взгляд, на самом деле эти связи прочны и нерасторжимы. Даже сегодня в глубинах души Гарольда дремали посеянные давным-давно привязанности и страхи. Они могут спать десятилетиями, а потом внезапно пробудиться, когда вдруг сложатся нужные обстоятельства – тогда и пробьет их час.

Как родители радовались его маленьким достижениям! Чудесные воспоминания об этой радости согревали и мотивировали его всю оставшуюся жизнь. А с другой стороны, в глубине его души укоренилось и чувство, которое передали ему бабушки и дедушки, простые люди, которые никогда по-настоящему не ощущали своей принадлежности к среднему классу. Они лишь иногда появлялись на периферии сознания Гарольда, но сумели передать ему чувство неуверенности в себе, которое сопровождало Гарольда с самого детства.

Потом он стал вспоминать, как друзья обнимали его за плечи, сидя рядом с ним в университетской столовой. Это чувство товарищества навсегда вселило в него силы, не иссякшие и до сих пор.

Гарольд старательно, но тщетно пытался распутать клубок подсознательных связей, под которым, он чувствовал, пряталось нечто огромное, свирепое и косматое. К той бездонной глубине, где обитало это неведомое существо, можно было относиться лишь с изумлением, почтением, благоговением и смирением. Некоторые люди уверены, что сами распоряжаются своей жизнью. Они думают, что их «я» – это неуклюжая деревянная посудина, которой они управляют с капитанского мостика своего разума. Но Гарольд пришел к убеждению, что его осознающее «я» – знакомый голос, звучащий в его голове, – это скорее слуга, чем хозяин. Это «я» вынырнуло из скрытого царства и существовало для того, чтобы питать, корректировать, очищать и углублять подсознательную душу.

Гарольду всегда было интересно, как повернется его жизнь в будущем. Но теперь ее история подошла к концу. Он знал, что будет дальше, понимал, что его ждет. Груз грядущего упал с плеч. Холодный страх смерти шевелился в его душе, но таким же отчетливым было и понимание того, что он прожил замечательную, в полном смысле счастливую жизнь.

Он попытался взглянуть на себя со стороны, задать себе несколько вопросов, еще раз оценить прожитое. Каждый вопрос мгновенно порождал эмоциональный ответ, и ему даже не приходилось облекать эти ответы в слова. Удалось ли ему стать глубоким человеком? В господствующей культуре мимолетных связей, в которой так легко и комфортно быть поверхностным, уделял ли он время истинно важным вещам, развивал ли свои самые важные таланты? Это был хороший вопрос. Пусть он никогда не был ни пророком, ни мудрецом, но он все же читал серьезные книги, интересовался серьезными вопросами и пытался, насколько мог, создать у себя в душе царство света.

Внес ли он свою лепту в реку знаний человечества, оставил ли что-то в наследство будущим поколениям? Этот вопрос заставил его поежиться. Да, он пытался открыть что-то новое. Он писал статьи и читал лекции. Но все же в большей степени он был наблюдатель, а не деятель. Слишком много лет он плыл по течению, проявляя интерес то к одному предмету, то к другому. В иные моменты он отступал, не осмелившись взять на себя риск, и сильно страдал от ударов, которые наносила ему жизнь. Он не сделал всего, что было в его силах, чтобы передать свои дары тем, кто будет жить после него.

Удалось ли ему стать выше земной суеты? Нет. Он всегда чувствовал, что есть нечто по ту сторону жизни, какой ее описывает наука. Он, пожалуй, верил в Бога, существующего где-то по ту сторону времени и пространства. Но он так и не стал религиозным человеком. Он всегда жил мирской жизнью и, к несчастью, ни разу не ощутил присутствия божества.

Любил ли он? Да. Единственное, что было постоянного в его взрослой жизни, – это любовь к хорошей женщине, его жене, и восхищение ею. Он знал и понимал, что Эрика не могла ответить ему любовью той же силы и самоотверженности. Он понимал, что она всегда затмевала его, и он шел по жизни по пути, который проложила она. Он знал, что порой она теряла к нему интерес, и тогда для него начинались годы одиночества, как это было в среднюю пору их брака. Но теперь это не имело никакого значения. В конце жизни он понял, что его способность всегда оставаться с ней и жертвовать собой ради нее была еще одним его даром. Теперь же, когда он был болен и беспомощен, она сторицей вернула ему свой долг любви и привязанности. Если бы они были женаты только один последний месяц и она с такой же самоотверженностью ухаживала бы за ним, как делает это сейчас, то он бы и тогда считал, что жизнь прожита не напрасно. Его любовь к Эрике становилась все больше по мере того, как все меньше и меньше часов оставалось ему до неизбежного конца.

Как раз в этот момент Эрика вышла на крыльцо и спросила, не вынести ли ему обед на крыльцо.

– О, уже время обедать? – удивился Гарольд.