Михаил Андронов - Антисемитизм в метапсихологических очерках

По ту (и по эту) сторону Атлантического океана они пишут не для «вящего анализа». Ну вот — скажет читатель — охота на ведьм! Есть, конечно, такой грех. Но грех небольшой, как не велики средства, которыми можно остановить массовый психоз. Против массы не попрешь, а против ее выразителей, ищущих семиотику для танатальных влечений, и приватных средств психоанализа достаточно. Ведьма-то не со штепселем, а с мечом! [7. С. 245]. Фрейд усмотрел бы здесь гигантский психический регресс взрослого интеллигентного человека к ранней инфантильной фазе. Но мы на нем останавливаться не будем. Отметим только, что пролонгация любых инфантильных психических потребностей в интеллектуальную сферу выносит смертный приговор жизнеутверждающим влечениям социума. В эру массовых коммуникаций персонифицированность этих потребностей значения не имеет. Юнгианка Палья — не лучшая компания для выхода в сверхлюди через заигрывание с ницшеанским инстинктом декаданса.

Авторы бессознательных метафор либидо (художники — по преимуществу сублимированного сексуального, мифотворцы — десексуализированного) были поглощены своими идеями нередко до полного самоотвержения. У них эти метафоры — нечаянный побочный (а по существу главный) результат их деятельности. Подавляющее большинство из них ни о каком либидо и не слыхивало. Автор же сознательных метафор (от «астрально-метеорных» до персонифицированных) — Юнг — знал, что, браконьерствуя ими на обширном апокрифическом материале Фрейда, он сорвет бурные аплодисменты у неразборчивой публики. Эти аплодисменты гремят и по сей день. К несчастью, даже у Б. М. Парамонова! К научной новизне художественные клише-метафоры Юнга имеют такое же отношение, как и бурные аплодисменты, а к мифотворчеству пассионарной публики, включая фашизм… — пусть оспорит меня читатель, если он не поэт-романтик, разумеется. Идее такой дискуссии не уступила бы и другая — рассмотрение вопроса в музыкальных аллюзиях. Имею в виду не убогое бормотание Ницше о рождении трагедии «из духа музыки» [9], а аннигиляцию природных психоаналитических конструкций: мажора (трансформированный в нарцистический либидозный приток) и минора (загрузка психического аппарата от либидозной утраты). Вот из какого десексуализированного «духа музыки» («по ту сторону» тональности) рождаются не художественные, а действительные трагедии. История ХХ в. — достоверное тому свидетельство. Музыкальное отображение десексуализированного либидо оказалось строже и выразительнее вербального.Шенберг — музыкальное кристаллографическое описание бессознательного маточного раствора Ницше. Последователям этого «музыкального» Ницше в постмодернизме несть числа. В отличие от вербальных юнгианских последователей они — только более строгие представители феномена 24 24 «Черный квадрат на белом фоне» Малевича — более грубый, но тот же феномен — аннигиляция колориметрических характеристик. . Вредоносность их существенно ниже, чем вербальных из-за отсутствия у них (и в музыке вообще) клише-метафор — универсальной основы социальной художественной фантазии. Повсеместное отторжение психоанализа в его «ортодоксальной» форме — признак широчайшей мифологизации современного гуманитарного мышления.

Сама постановка этого вопроса вызовет отторжение как от «ортодоксального фрейдизма». В лучшем случае — снисходительно небрежную улыбку. Но основа его решения — крах любых гуманистических иллюзий.

Альберт Швейцер идет от Ницше? Разве он считал себя «сверхчеловеком»? Социально спроецированный идеализм Ницше, требующий человеческих жертвоприношений, — это строма, служащая идеологическим обеспечением раковой бластомы. В ней ведь тоже жизнь! Да еще какая! Только ницшеанская! Нерепрессивная! В сообщающихся со смертью сосудах! Ведущая к тотальной гибели! Ее инфантильные клетки не способны воспринять репрессивность культуры, предъявляемой организмом к больному органу. Для нее и необходимо преодоление моральных установок как «реликтов одностороннего сознания».

Человеческая жизнь шире морали, поэтому-то и можно разговаривать с ней языком раковой бластомы и ввести репрессивность ницшеанско-фашистско-большевистского типа культуры. Что общего между швейцеровским «благоговением перед жизнью» и ницшеанской «радостью об уничтожении индивида»? Марксистско-ленинской диалектикой здесь попахивает! Дело не в филантропии, а в разрушающем воздействии Лжи на косное вещество Планеты. Вот это-то Альберт Швейцер прекрасно осознавал. Он — антипод Ницше.

На разрушающее воздействие Лжи указывал и Л. Н. Гумилев, хотя он и не распознал дифференциацию действительных и фантомных исторических событий. Ницшеанская по сути, марксистско-ленинская по форме диалектика — проверенный широчайшей практикой итог (всемирно-исторического значения) преодоления «реликтов одностороннего сознания» с охватом целостности бытия.

«Сознательно» манипулируя сообщающимися сосудами «благоговения перед жизнью» и «радости об уничтожении индивида», она нарушила естественный баланс двух самых главных влечений человека и природный способ установления этого баланса в социуме.

ГУЛаг, экономические и экологические бедствия бэдленда — не природные феномены, а результат этого нарушения.

Не лучше ли такую «сознательную» манипуляцию доверить бессознательной Природе?

Приравнивание Добра к Злу без убедительных природных оснований для этого за пределами узкой полосы свободного волеизъявления человека (от «благоговения» до «уничтожения») равнозначно приравниванию Лжи к Истине.

Эта диалектика — хорошая лазейка для «сознательного преобразования (бессознательной) Природы» и новых «нерепрессивных» культурных ренессансов, будущие жертвы которых для переживания бытия во всей его полноте уже сейчас готовы довольствоваться суррогатами сублимации смерти.

Они не знают еще, что сублимации смерти не бывает! Низкая избирательная способность мощного либидо, стремящегося к разрешению, часто объясняет невзыскательность к достоинству объекта для его изживания. Применительно к обычному либидо индивида — сексуального, а к массовому десексуализированному — объекта временной фиксации — и делает фактор времени особенно важным. В обоих случаях — краткое по времени обнуление репрессивности культуры.

Ширина полосы тождественности Добра и Зла (полосы свободного волеизъявления человека) находится в обратно пропорциональной зависимости от ширины границы, разделяющей жизнеутверждающие и танатальные влечения социума в его десексуализированном либидо и в прямо пропорциональной — с увеличением влечения социума к самоистреблению, вызванном инстинктом декаданса 25 25 Спроецированное на евреев собственное предчувствие Ницше катастрофы надвигавшегося ХХ в. Для упрощения понимания социальной ипостаси Танатоса можно оставить ей это ницшеанское название. .