Коллектив авторов - Гроза с Востока. Как ответит мир на вызов ИГИЛ?

На второй стадии исследования фреймирование деятельности ИГИЛ было соотнесено с общим фреймом терроризма. Общий фрейм терроризма, складывавшийся начиная с 11 сентября 2011 года, определялся посредством визуального кодирования произведений массовой культуры – сериалов «Homeland» (США, 2011–2015, сезоны 1–5), «Tyrant» (США, 2014–2015, сезоны 1–2), «Crossing Lines» (Франция-Германия-США-Бельгия, 2013–2015, сезоны 1–3), «Four Lions» (Великобритания-Франция, 2010), «Made in France» (Франция, 2015).

Теория фреймов (от англ. «frame» – остов, структура, система, рамка. – Прим. ред. ) является одним из ключевых подходов к изучению освещения деятельности террористов в массмедиа. Несмотря на свою популярность, теория фреймов на сегодняшний день остается «раздробленной парадигмой», включающей в себя разнообразные способы конструирования социальной действительности в различных коммуникационных контекстах (Borah 2011). Гофман определяет фреймирование как создание устойчивых схем интерпретации, обеспечивающих фоновое понимание социальной реальности (Гофман, 2004). Энтман называет фреймирование выбором новостных фрагментов реальности с целью придания им большей значимости, чтобы обеспечить понимание отдельных проблем, причинно-следственной связи и моральной оценки (Entman, 1993, 51). В самом широком смысле понятие «фреймирование» отражает воздействие на сознание индивида в ходе передачи ему информации. В отличие от теории повестки дня – главного конкурента теории фреймов, последняя акцентирует внимание не на том, что потребитель знает о том или ином событии или теме, а как он это воспринимает.

Структура новостного фрейма включает в себя характер информирования, а также способ отбора событий в описании воспринимаемой действительности (Entman, 1993; Gitlin, 1980). Теория фреймов объясняет возможности СМИ в формировании общественного мнения, навязывании или гиперболизации тех или иных интерпретаций одних событий в ущерб другим. Действительно, есть разница, как описать сходку ку-клукс-клана: как реализацию свободы слова или как проблему общественной безопасности (Nelson, Clawson, & Oxley, 1997). Фрейм при этом становится центральной идеей, на основе которой происходит отбор освещаемых событий в индивидуальной схеме восприятия. (Gitlin, 1980).

Освещение СМИ той или иной темы, в свою очередь, зависит от структурно-организационных и идеологических составляющих (Scheufele, 1999). Это зависимая переменная, факторами фреймирования могут быть как культурные особенности страны, так и идеологические предпочтения журналиста. Последнее не означает, что понятие фреймирования включает в себя целенаправленное введение аудитории в заблуждение. Скорее, некоторое искажение информации оказывается структурной особенностью коммуникации в системе массмедиа, обусловленной сложностью социальной реальности.

1.2.1. Теоретические подходы: терроризм, постмодерн и сетевое общество

Исламский терроризм как медийный объект, в значительной мере определяющий внутреннюю и внешнюю политику государств мира, сформировался после событий 11 сентября 2001 года. Несмотря на распространенность террористических атак в мире в 90-е годы XX века (теракты в Токио и в Москве), падение самолетов на Всемирный торговый центр в Нью-Йорке было воспринято как эпохальное знаковое событие. В этой связи терроризм как медийный объект следует рассматривать не в контексте развития террористических организаций, усиления их экономического, политического и идейного могущества, а исходя из состояния западных обществ начала XXI века.

Постмодернистская социальная теория фокусирует внимание на выборе цели и способа проведения атак 11 сентября. Одной из их особенностей стала «фотогеничность». Кадры падения самолетов на башни-близнецы в центре Нью-Йорка ближе, скорее, к сценам голливудского кинематографа. Разогретое фильмами-катастрофами общество оказалось «подготовленным» к такого рода зрелищам; террористы же лишь артикулировали этот коллективный фантазм (Жижек, 2002).

Распространение фильмов-катастроф с подобными сценами, в свою очередь, стало симптомом более фундаментального тренда. «Они это сделали, но мы этого хотели. Если не отдавать себе в этом отчет, то событие теряет все свое символическое содержание, превращаясь в случайность, произвольное действие, убийственную фантасмагорию нескольких фанатиков» (Baudrillard, 2012). Парадоксальное «ожидание» таких атак является производным от состояния культуры эпохи постмодерна с ее подавлением «инстинкта смерти» (Бодрийяр), «страсти реального» (Жижек), «подлинного конфликта» (Муфф). Распространение фильмов-катастроф с грандиозными спецэффектами оказывается сублимацией этих скрытых ожиданий в массовой культуре. Создаваемый СМИ фрейм войны с террором становится защитной реакцией постмодерного общества на «подлинное событие». Вынужденное отвечать на символические акты разрушения такой же символической войной против «мирового зла», постмодерное общество симулирует войну с террором, выхолащивая тем самым из террористической атаки на Всемирный торговый центр ее подлинное содержание.

Нападение на ВТЦ стало событием, легшим в основу политической логики последующих десятилетий. Атаки террористов в 2000-х и 2010-х годах также интерпретировались в рамках фрейма войны с террором, но уже отличались от атак 11 сентября. Мишенью для террористов часто становились коммуникации (взрывы поездов в Мадриде в 2004 г., теракты в лондонском метро в 2005 года). Удары по сетям коммуникаций оказываются эффективным инструментом для воспроизводства атмосферы страха и демонстрации бессилия государства перед лицом терроризма в условиях «сетевого общества» (Кастэльс, 2000). Развитие технологий и средств коммуникации в конце XX века повлекли за собой качественную трансформацию западных обществ, компонентами которой стали уже потоки коммуникаций. Значимость транспортных, информационных, финансовых потоков сегодня возрастает пропорционально их уязвимости, что делает их привлекательной мишенью для террористов. Уязвимость этих объектов для террористических атак оказывается сопряженной с трансформацией роли государства и отношений в «сетевом обществе».

Одной из наиболее успешных попыток концептуализации влияния новых средств коммуникации на международную политику предпринял Мануэль Кастельс в книге Communication Power . Кастельс уделяет внимание роли коммуникационных сетей (communication networks) в борьбе за политическую власть. Успех здесь определяется контролем над коммуникациями (power) одних и способностью других к ограничению этого контроля (counterpower) (Castels, 2009, 3). Кастельс определяет «власть» как наличие «возможностей, которые наделяют социального актора способностью асимметрично влиять на решения другого социального актора с целью укрепления его воли, интересов и ценностей» (Castels, 2009, 10). Власть в эпоху «сетевого общества» – это уже не атрибут индивидов и групп, а (со)отношение. Основные положения концепции Кастельса заключаются в том, что: 1) коммуникативные сети становятся центром реализации власти – корпоративной, финансовой, культурно-индустриальной, технологической или политической; 2) программирование отдельных сетей и связь различных сетей друг с другом есть фундаментальный источник власти.