Матиас Хирш - «Это мое тело… и я могу делать с ним что хочу» [Психоаналитический взгляд на диссоциацию и инсценировки тела]

Ноябрь

С детства она постоянно подворачивала голеностоп, и мать никогда не придавала этому значения (как и отец), а когда она впоследствии сама ходила к врачу, мать ее не забрала. Сейчас пациентка рассказала матери, что у нее (снова) проблемы с голеностопом. (На самом деле она тем временем уже настолько сепарировалась от матери, что вполне могла бы ей ничего не рассказывать и не проверять, волнует ли ее это.) И вот мать теперь это заботит, но как-то все невпопад: она хочет принести Йоланде костыли сестры. Разница в том, что когда пациентка ребенком была дома, она никого не заботила. Теперь она далеко, и ее забота о себе создает связь между матерью и дочерью. Но она все равно на втором месте: ей предлагают костыли сестры.

28 ноября

Ей снится сон: она лежит в закрытом отделении психиатрической клиники и привязана к кровати крестом. На ней смирительная рубашка и памперсы. Она бушует и кричит, она хочет вырваться. Ей говорят, что она должна остаться, что сейчас придет судья и установит условия содержания, потому что она потеряла рассудок. Тогда она звонит кому-то по телефону, но не понимает, что говорят на том конце провода, и решает, что и правда помешалась. Она ничего не говорит об этом сне, поэтому я высказываю свои мысли: разум (мышление) младенца — это его мать. Я думаю о младенце (памперсы), которым она была когда-то, привязанного к детской кроватке. Там было слишком мало материнского контейнирования, мышление матери не могло охватить травмирующие аффекты, безграничный страх ребенка. Она скорее думает о матери из настоящего: мать позвонила, Йоланде ждут домой к Рождеству… Она тут же ответила, что не приедет, хотя в канун Рождества она свободна и на самом деле не против была бы поехать домой.

Это несчастье мальчика, который долженотказаться от пирога в день рождения тети, потому что мать заставляет его съесть пирог и пытается лишить его воли.

Она говорит матери, что приедет только рождественским утром, и мать плачет по телефону. (Во сне тоже был телефон.) Мать хочет подчинить ее своей воле (разуму?), а когда дочь выражает собственную волю, мать плачет. В конце концов мать из прошлого, когда Йоланде была в психосоматической клинике, пыталась перевести ее в психиатрическое отделение (где она и оказывается во сне), потому что во время учебы в университете Йоланде хотела жить по своим представлениям. Потом Йоланде переходит к отношениям: она упрекает себя в том, что до сих пор не нашла себе партнера. Сейчас было бы самое время (почти голос матери), она давит на себя. Но она чувствует себя так плохо, что любого, кому она бы понравилась, она сочла бы дурным. Каждый раз, когда у нее начинались отношения с мужчиной, она сбегала в момент, когда речь заходила о конкретной, физической или даже сексуальной близости. Телефонный разговор во сне означает отношения, она боится потерять в них «рассудок», т. е. контроль над собой, своим телом, над внушающей страх манипуляцией со стороны других (и, в конечном счете, матери).

Вскоре после окончания более чем пятилетней терапии Йоланде написала мне письмо.

Дорогой господин Хирш!

Пожалуйста, простите, что я вас все еще обременяю. Хотя терапию закончилась, я просто не могу удержаться от того, чтобы кое-чем еще с вами поделиться. Последние два года я чувствовала себя буквально захваченной вами, особенно плохо все было с прошлой осени, но вы все это знаете и так. При этом я убеждена, что это не только перенос и проекция, хотя я знаю, что по большей части это так. И не то чтобы я не заметила, как меня это переполняет, когда мы разговариваем. При этом после сессии, когда мои эмоции утихали, я часто думала и жалела, о том, что реагировала так остро. И я часто замечаю, что я выворачиваю что-то наизнанку, когда ваши конкретные слова не соответствуют тому, что я в них расслышала. В то же время я была вполне уверена, что я не сошла с ума, что то, что я в вас видела, действительно было там! Я имею в виду не злость на мои странные мысли и так далее, это все вы отчетливо демонстрировали. Я имею в виду, что вы отвергали меня как личность. Но и это я довольно часто пыталась обсудить. Я чувствовала столько презрения, у меня возникло впечатление, что вы просто ждали моей следующей ошибки и с радостью использовали ее, чтобы показать мне, какая же я плохая. Но даже это было не самым плохим, если бы вы просто честно в этом признались. У меня осталось впечатление, что терапия принесла мне очень много пользы, как раз в смысле критики и замешательства, которое она с собой несла. Пока я думала, что вы в целом считаете меня хорошей, я могла принимать критику и даже была за нее благодарна. Мне все чаще кажется, что чем дальше я себя сковывала и запутывала, будто в моей голове была смирительная рубашка, тем больше я задыхалась в собственной узости, потому что не оставалось пространства, чтобы дышать. Очевидно, я думаю так, потому что мне нельзя думать по-другому. Это и есть моя проблема, что во мне слишком много страха, и поэтому я делаю вас своим врагом и могу бороться с вами, вместо того чтобы постоянно бороться с собой. Это часть меня, и я проецирую мое садистическое Супер-Эго на вас; когда я защищаюсь от вас, я чувствую успокоение. Другая часть меня не может воспринимать вас как вас, когда я чувствую себя захваченной. Я замечаю, как ваш образ смешивается с образом моей матери, и тогда я готова просто взорваться! Если бы вы познакомились с моей матерью, она бы вам наверняка понравилась. Ужасная мысль. Как я уже сказала, для меня имеют значение и мои причудливые переживанию, и то, что вы меня отвергли. Вы действительно уверены, что в последние месяцы обращались со мной с подобающей профессионалу отстраненностью и нейтралитетом?! Что вы в начале сессии приветствовали меня так же непредвзято, как и других пациентов? Конечно, дело в первую очередь во мне, не вопрос, но что меня действительно злит, так это ваше отрицание моих предположений! Вы ведь никогда этого не признаете!

Мне важно подчеркнуть, как много мне дала терапия. Сейчас меня обуревают самые разные чувства, все одновременно, и это кажется просто ужасным, я не могу их разделить. Я так злюсь на вас, чувствую себя такой непонятой, чувствую ваше пренебрежение, я разочарована, мне одиноко. Но в то же время я чувствую огромную благодарность и мне грустно, что я так боюсь себя и будущего. Если бы вы мне не нравились, все было бы намного проще, тогда мне не было бы так тяжело. И именно поэтому я так разочарована, ведь вся симпатия была односторонней, и это сделало меня еще более уязвимой. Я очень ранена. Мои надежды, возложенные на вас, были ложными и нереалистичными. Я надеялась, что если я покажу вам, кто я на самом деле, и при этом буду вам нравиться несмотря ни на что, тогда я смогу и сама себя принять. Тогда я могла бы противопоставить моим упрекам в собственный адрес что-то реальное. Но все пошло вопреки ожиданиям, и теперь я твердо убедилась в обратном. Я не могу вас упрекнуть в том, на что я вас сама спровоцировала, но я не могла по-другому. Напротив, я достигла положительных результатов, и самое важное для меня, что я больше не режу себя, что у меня теперь гораздо больше эмоций и я могу выносить гораздо больше эмоций. Я убеждена, что вы не уловили многих позитивных изменений, прежде всего потому, что я не хотела, чтобы вы уничтожили это, ведь не было ни одной вещи, которая не была бы признана невротической. Я горжусь тем, что теперь у меня есть пара новых друзей и я могу наслаждаться общением с ними. Я горжусь и тем, что в отношении определенных друзей я могу быть достаточно открытой и легкомысленной, по крайней мере, пока чувствую себя в порядке. Когда я остаюсь одна, я больше не осыпаю себя воинственными упреками, мне стыдно, но уже не так сильно, я не раздираю себя за все подряд. Чувство пустоты ушло, я не могу описать это, но теперь вместо вакуума у меня внутри что-то другое. Вероятно, для вас все это не ново. Возможно, я опять все испортила. Но мне было важно еще раз это прояснить.