Матиас Хирш - «Это мое тело… и я могу делать с ним что хочу» [Психоаналитический взгляд на диссоциацию и инсценировки тела]

Психодинамика определяется тесной связью с матерью. Как единственный сын, он, судя по всему, выполнял функцию суррогатного партнера матери, что далеко выходило за рамки средней эдипальной связи. Мать избыточно контролировала пенис ребенка в псевдоэдипальном ключе (ср.: Hirsch, 1988a), триангулирующая фигура отца отсутствовала. Озабоченность матери размером пениса ребенка соответствует возникшему позже дисморфофобическому страху. Стыд соответствует жизненным неудачам и бессознательным желаниям в отношении матери, желании быть ей мужем. Страх и стыд мешают пациенту освободиться от матери и обратить внимание на других женщин, которые скорее примут его таким какой он есть. Интересно, что наконец начавшиеся попытки побороть симптом, т. е. осуществить освобождение из-под власти матери, зависели от реальных действий вновь возникшего в жизни пациента отца. В фантазии пациента хирург, который смог бы создать для него настоящий пенис, был триангулирующим отцом (на которого отчасти все еще возлагались надежды). Психотерапия не состоялась, поскольку расщепление между той частью психики, которая держалась за дисморфофобию, и другой, которая прекрасно знала, что речь шла о более глубоких проблемах, связанных с идентичностью, было слишком сильным для интегрирующей психотерапии. Господин Нитхаммер хотел, в первую очередь, обратиться в клинику сексуальной терапии, чтобы напрямую работать с симптомом.

Дисморфофобные тревоги, ориентированные на пол, могут принимать коллективный масштаб и охватывать большие группы населения как эпидемия. В первую очередь, этот феномен можно наблюдать в западной культуре, которая сегодня страдает своего рода манией в отношении тела, низкой массы тела и соответствующей фигуры, и в то же время на ней отражается массовое обращение к пластической хирургии, что Фавацца (Favazza, 1996) также обозначил как распространенную в западной культуре манию. В Китае наблюдался постоянно всплывающий феномен синдрома «коро» (ср.: Gerlach, 2000), регулярная эпидемия среди мужского населения острова Хайнань. «Коро» означает «черепашья голова». Бредовая идея этой коллективной дисморфофобии состоит в том, что пенис скукожится и втянется в брюшную полость (как голова черепахи втягивается в панцирь, когда ей грозит опасность). В соответствии с дисморфофобными представлениями это непременно приведет к смерти, если не предпринять ответные меры, и они обычно очень жесткие: пенис пытаются спасти щипцами и тому подобными инструментами, иногда в задний проход вводят инструменты наподобие стержня. Причиной исчезновения пениса, согласно коллективному помешательству, являются женские духи-лисы. В рассказе китайско-немецкой писательницы Луо Лингуань (2005, S. 177) «Первая брачная ночь в башне Цзинь Мао» всплывает этот мотив: герой Ванпинг перебрал на собственной свадьбе и совсем не в форме для первой брачной ночи, но, тем не менее, пытается приблизиться к своей молодой жене, которая агрессивно обороняется от него, на что он, в свою очередь, реагирует: «Ванпинг втягивает голову, как будто хочет стать черепахой». В немецкой версии это звучало бы как «поджать хвост» [41] Игра слов: Schwanz einziehen можно так же перевести, как «втянуть половой член». — Прим. пер. .

Хотя дисморфофобные страхи типичны для подросткового возраста, они возникают и в другие пороговые моменты жизни и, вообще, в кризисные периоды, хотя в среднем возрасте люди чаще «выбирают» ипохондрию. У госпожи Ниман (37 лет, замужем) развилась тревога, что ее лицо обезображено. Год назад она обнаружила первые изменения, за полгода до рождения дочери, ее второго ребенка. Сын на два года старше. Все началось с изменений челюсти, затем ее щеки стали толще. Потом у нее возникло чувство, что она внезапно состарилась. Матери в детском саду, куда ходят ее дети, все моложе, радостные, хорошо выглядят. Она бы с радостью завела третьего ребенка, но не слишком ли она стара для этого? Кроме того, есть еще одна проблема: после того как они с мужем четыре года назад построили дом, у них сложился определенный круг друзей. Сейчас этот круг практически распался, и у нее возникло чувство, что бывшие друзья ее игнорируют, обходятся с ней снисходительно, говорят о ней за спиной (и конечно, ничего хорошего).

Она познакомилась со своим мужем на одной свадьбе, он на 14 лет старше и был в разводе. Поскольку они жили в разных городах, он проводил с ней по три дня в неделю, и это было прекрасное время. Потом она забеременела, переехала к нему, и они поженились. Он начал строить дом, и с тех пор совсем не проводил с ней времени. После того как она переехала к нему, ее постоянно преследовал страх полной изоляции, поскольку она оставила своих друзей и в новом городе не знала никого, кроме своего мужа. Эта ситуация напомнила ей о разводе родителей, когда ей было семь лет. Госпожа Ниман говорит: «Катастрофой всей моей жизни была моя мать». Мать была зависимой от алкоголя и таблеток, после развода родителей она ее почти не видела и жила с отцом, который при этом был очень занят и постоянно уезжал, у него совсем не было времени на дочь. Но беременность и рождение первого ребенка отвлекли ее от негативных эмоций, и, кроме того, она была очень занята открытием новой адвокатской конторы. После въезда в готовый дом у нее появились идеи, что дом построен не так, как надо, лестница в неправильном месте, а кухня посреди дома, хотя должна быть на периферии. Оба супруга жили очень дистанцированно в сравнении с началом отношений, и госпожа Ниман надеялась, что второй ребенок улучшит их отношения. Но после рождения дочери брак не оживился, скорее наоборот. И тогда начались изменения в ее лице, как она их воспринимала. Сначала она обратилась к пластическому хирургу, и однажды тот уговорил ее на «совсем незначительное» вмешательство, которое можно было осуществить тут же и на которое она, словно в трансе, согласилась. После операции она почувствовала себя только еще более обезображенной и горько упрекала себя. Сверх того, она испытала глубокий стыд, что позволила сделать себя жертвой.

Госпожа Ниман начала проходить психотерапию. Однажды она пришла на сессию встревоженная: произошло что-то ужасное. Будучи в гостях у знакомого, она посмотрела на себя в зеркало в ванной и увидела свое лицо разделенным на две половины, сдвинутые в отношении друг друга, словно на картине Пикассо. Она была в ужасе, отвернулась, снова посмотрела на себя, но лицо все еще было искажено. У нее началось повышенное потоотделение и тахикардия, она как-то пережила время в гостях, а дома сразу легла в постель. Она боится психоза. Она думает о горах трупов, о фотографиях и фильмах об освобождении из концлагерей, которые им демонстрировали в школе. Уже в школе она чувствовала себя другой, так же как ее отец и бабушка с дедушкой, которые бежали из ГДР в западногерманский город. Она думает о процессии, которую однажды видела во время отдыха в Италии: во время нее проносят по улицам стеклянный сосуд в форме сердца, наполненный кровью, которая должна стать жидкой и заполнить собой сосуд. После расставания родителей она однажды ходила с отцом в сауну, она была в бассейне и вдруг увидела отца без сознания, истекающего кровью на плиточном полу. У него случилось прободение желудка. Его тут же отправили в больницу, ребенка забрали незнакомые люди и оставили у себя ночевать, пока ее не забрала тетя.