Карл Юнг - Нераскрытая самость

Не может быть никаких сомнений в том, что и при демократическом строе дистанция между людьми слишком велика и отнюдь не способствует благополучию общества, не говоря уже об удовлетворении наших психических потребностей. Разумеется, предпринимаются всевозможные попытки сгладить вопиющие социальные контрасты: нас призывают к идеализму, энтузиазму и этическому сознанию; однако, что характерно, никто не вспоминает о необходимости самокритики, никто не задает вопрос: а кто , собственно, требует идеализма? Не тот ли, кто перепрыгивает через собственную тень, дабы с жадностью наброситься на какую-нибудь идеалистическую программу, обещающую ему желанное алиби? Не скрыт ли за внешней респектабельностью и мнимой нравственностью совершенно иной внутренний мир тьмы? Прежде всего стоило бы убедиться, что человек, рассуждающий об идеалах, сам идеален, что его слова и поступки суть гораздо больше, чем кажется . Но быть идеальным невозможно, а потому это требование остается невыполнимым постулатом. Поскольку человеку в этом отношении, как правило, свойственно тонкое чутье, большинство проповедуемых и демонстрируемых нам идеалистических концепций звучат весьма неубедительно и становятся приемлемыми только тогда, когда открыто признается и их противоположность. Без этого противовеса идеал выходит за рамки человеческих возможностей, становится неправдоподобным в силу своей сухости и вырождается в блеф, пусть и благонамеренный. Блеф же есть нелегитимный способ сдерживания и подавления других и не ведет ни к чему хорошему.

Признание тени, напротив, ведет к скромности, необходимой нам для осознания собственного несовершенства. Это осознанное признание – важнейшее условие построения отношений между людьми. Человеческие отношения строятся не на дифференциации и совершенстве, ибо те только подчеркивают различия или приводят к прямо противоположному результату; скорее, в их основе лежит несовершенство, слабость, беспомощность и потребность в поддержке, составляющие фундамент зависимости. Совершенство не нуждается в других, в отличие от слабости, которая ищет поддержки и не предлагает своему партнеру ничего, что могло бы поставить его в подчиненное положение или даже унизить. Унижение чаще всего наблюдается как раз там, где высокий идеализм играет слишком большую роль.

Рассуждения такого рода не следует воспринимать как излишнюю сентиментальность. Проблема человеческих взаимоотношений и внутренней сплоченности нашего общества особенно актуальна в свете атомизации затравленного массового человека, чьи личные отношения подорваны всеобщим недоверием. Там, где правосудие сомнительно, где господствуют полицейская слежка и террор, люди оказываются в изоляции, к чему, безусловно, и стремится всякое диктаторское государство, построенное на максимально возможном числе бессильных социальных единиц. Чтобы противостоять этой опасности, свободное общество нуждается в связующей силе аффективного характера, в принципе сродни caritas [33] Милосердие, жертвенная любовь ( лат. ). – Примеч. пер. , христианской любви к ближнему. Но именно эта любовь к ближнему больше всего страдает от недостатка понимания, вызванного проекцией. Посему в интересах свободного общества задуматься о человеческих взаимоотношениях с психологической точки зрения, ибо в них кроется его подлинная сплоченность и, следовательно, его сила. Там, где кончается любовь, начинается царство насилия и террора.

Подобные рассуждения суть призыв не к идеализму, а лишь к осознанию психологической ситуации. Я не возьмусь судить, что слабее: идеализм или адекватная самооценка общественности. Я знаю только, что для более или менее устойчивых психических изменений требуется время. Понимание, которое приходит медленно, кажется мне оказывающим более продолжительное влияние, нежели судорожный идеализм, который едва ли сохранится надолго.

То, что наш век считает «тенью» и низшей частью психики, содержит в себе не только отрицательное. Сам факт того, что через самопознание, то есть изучение нашей собственной души, мы приходим к инстинктам и миру образов, в котором они живут, должен пролить некоторый свет на дремлющие в психике силы, которые, пока все хорошо, мы редко замечаем. Они обладают огромными динамическими возможностями, и лишь от подготовленности и установки сознательного разума зависит, к чему приведет извержение этих сил, а также связанных с ними образов и идей: к созиданию или разрушению. Психолог, по-видимому, единственный, кто по опыту знает, насколько зыбка психическая подготовленность современного человека, ибо только он ищет в природе человека те полезные силы и представления, которые вновь и вновь помогают ему находить правильный путь среди тьмы и опасностей. Для этой напряженной работы психологу требуется все его терпение; он не может полагаться ни на какие традиционные правила и предписания, предоставив трудиться другим и довольствуясь легкой ролью советчика и критика. Хотя все знают, насколько бесполезны проповеди о желательном, общая беспомощность в этой ситуации так велика, а потребность настолько остра, что человек предпочитает повторять старую ошибку вместо того, чтобы ломать голову над решением проблем субъективного характера. Кроме того, речь всегда идет о лечении только одного человека, а не десяти тысяч; хотя в последнем случае усилия, предпринимаемые психологом, на первый взгляд могут привести к более впечатляющим результатам, хорошо известно, что ничего не произойдет, пока не изменится индивид.

Изменения во всех индивидах, которые нам хотелось бы увидеть, могут не происходить в течение столетий, ибо духовное преобразование человечества следует за медленной поступью веков и не может быть ни ускорено, ни замедлено посредством процесса рационального мышления, а тем более осуществлено в рамках одного поколения. Нам доступно лишь изменение отдельных людей, которые получают или сами создают для себя возможность влиять на своих единомышленников. При этом я имею в виду не убеждение или проповедование, а, скорее, давно установленный факт, что каждый, кто осознал истинные мотивы собственных действий и, таким образом, нашел путь к бессознательному, невольно оказывает влияние на свое окружение. Углубление и расширение его сознания производит эффект, который первобытные люди называют «мана». Это непреднамеренное влияние на чужое бессознательное, своего рода бессознательный престиж, сохраняется до тех пор, пока не нарушается сознательным намерением.

Стремление к самопознанию отнюдь не лишено шансов на успех, поскольку есть фактор, который сегодня полностью игнорируют, но который, тем не менее, играет нам на руку. Я говорю о бессознательном Zeitgeist – духе времени. Он компенсирует установки сознательного разума и предвосхищает грядущие изменения. Прекрасным его примером является современное искусство: нацеленное в целом на эстетические проблемы, оно, в действительности, выполняет задачу психологического образования публики, разрушая ее прежние эстетические взгляды на то, что красиво по форме и значимо по содержанию. На смену приятности художественного произведения приходят холодные абстракции самой субъективной природы, бесцеремонно захлопывая дверь перед носом наивно-романтической чувственности и обязательной любви к объекту. Этот пример простым и понятным языком говорит нам, что пророческий дух искусства отвернулся от ранее свойственной ему направленности на объект и обратился к пока еще темному хаосу субъективизма. Разумеется, искусство, насколько мы можем судить, еще не открыло в этой тьме того, что могло бы объединить всех людей и дать выражение их психической целостности. Поскольку для этого явно требуются глубокие размышления, возможно, что подобные открытия предстоит совершить в других областях человеческой деятельности.