Шерри Тёркл - Живым голосом. Зачем в цифровую эру говорить и слушать

Как раз в этом ключе недавно разведенная женщина тридцати с лишним лет разместила в сети блог, посвященный саморефлексии и названный “Количественно измеряемое расставание”. Спустя дни и месяцы после развода женщина отслеживала, сколько сообщений она написала и сколько звонков сделала (и кому), сколько песен прослушала (веселые нужно было отделить от грустных), какие места посетила, сколько ненужных покупок (и по какой цене) совершила. Она фиксировала время пробуждения и отхода ко сну, когда и как долго она занималась спортом, сколько раз ела в кафе и ходила в кино. Кроме того, ее интересовало, когда она плакала на людях и делала публикации в социальных сетях.

От этих материалов трудно оторваться. И все же, когда просматриваешь такой блог, кажется, что в нем содержится исходная информация для другой истории – о том, что все эти приобретения, и слезы, и песни значат. Может быть, пережитый опыт заставляет женщину вспомнить о других временах, когда она чувствовала себя одинокой? О других потерях?

Какие стратегии срабатывали тогда? Какие потенциальные сдерживающие факторы были предопределены историей ее жизни? В поддержке какого рода она нуждается? Найти ответы на эти вопросы в блоге не удается, но выясняется, например, следующее: когда эта женщина попробовала завести знакомство в сети и встретила человека, который ей понравился, они с ним обменялись “1 146 [сообщениями] только лишь за первые четыре недели, что в среднем составило 40,9 сообщений ежедневно”. Потом все кончилось. Какой вывод мы можем из этого сделать? А какой вывод может сделать она? Все-таки цифры “Количественно измеряемого расставания” нуждаются в собственном повествовании.

Похожая реакция возникает у меня, когда некоторые энтузиасты количественного измерения своего “я”, потерявшие кого-то из близких, находят нужным посчитать, как долго они горюют по ушедшим. Они объясняют это твердым намерением ни в коем случае не упустить какую-либо часть процесса траура. Сам по себе этот порыв трогателен и достоин восхищения, но поневоле задумываешься: а что если, пока энтузиасты тщательно оцифровывают свое горе, у них уже не остается времени, чтобы его испытать? Когда мы берем свой эмоциональный порыв и находим для него количественное выражение, это помогает нам сохранить чувство или, наоборот, отвлекает от него? А вдруг получается, что, определенным образом классифицировав свою эмоцию, мы уже сделали с ней нечто “конструктивное” и теперь можем не обращать на нее особого внимания?

Подсчет времени, потраченного на траур, помогает нам горевать или уводит нас в сторону? А может, начиная и заканчивая свою историю какими-то цифрами, мы тем самым вносим ограничения в истории, рассказанные нами?

Антрополог Наташа Доу Шулл проводит этнографическое исследование на материале встреч, которые устраивают представители движения количественно измеряемого “я”. Во время этих собраний участники движения, исповедующие “оцифровку собственной жизни”, встают, чтобы рассказать свои истории. Шулл пишет:

Важной частью деятельности QS [the quantified self-movement] [118]являются мероприятия под названием “Покажи и расскажи”, во время которых отдельные представители движения выходят на сцену, чтобы сообщить, что им удалось оцифровать, какие выводы они сделали и т. д.

Шулл находится под впечатлением от мероприятий “Покажи и расскажи” в рамках движения QS. Она задается вопросом: “Разве цифры – не просто элемент повествовательного процесса?” [119]

Лично мне ответ на этот вопрос не кажется очевидным. Действительно, цифры – элемент повествовательного процесса, но не просто элемент. У цифры есть свойство приобретать особую важность, хотя всю сложную работу по созданию повествования она оставляет нам. И все же цифра затрудняет создание повествования, поскольку история, которую мы рассказываем, должна эту цифру оправдывать. Ваша история, изложенная в количественных данных, может обеспечить вас материалом для построения повествования. Но тут нас предает наш язык. Мы говорим об “отчетах”, предоставляемых программами по оцифровке нашей жизни, как о “результатах”. Но это не результаты. Это первые шаги. Однако слишком часто эти первые шаги не предполагают следующих шагов.

Дело вот в чем: если мы не понимаем результатов, предложенных программой, нам некуда обратиться за помощью. К примеру, когда сервис “750 слов” выдал Триш смутивший ее “результат” (ей самой вовсе не кажется, что она часто думает о смерти), программа не дала ей каких-либо дальнейших рекомендаций и не предоставила возможности обратной связи. Оставшись наедине со своим замешательством, Триш не знает, как ей поступать с тем фактом, что, согласно цифровым показателям, ее слова оказались связаны со смертью.

Я беседую об оцифровке собственной жизни и о саморефлексии с психологом корпорации Intel Маргарет Моррис – в течение десяти лет она работала над приложениями, помогающими людям документировать и визуализировать свое эмоциональное и физическое здоровье [120]. Вспоминая о своей многолетней деятельности, Моррис делится со мной следующим наблюдением: самое важное в созданных ею устройствах то, что “они наиболее сильны в качестве начальной, а не конечной точки”, и что “каждое из них стимулирует беседу”. Если говорить о переменах, произошедших в динамике здоровья и семьи, то именно беседа ответственна за эти изменения.

По словам Моррис, иногда такую беседу начинал член семьи или друг. В одном случае из практики Моррис женщину, прикованную к постели хроническим заболеванием, попросили рассказать о своем настроении мобильному приложению. Несколько раз в день программа под названием Mood Map [121]просила женщину отображать свое настроение на визуальном дисплее. Когда женщине было грустно, приложение использовало приемы когнитивно-поведенческой терапии, чтобы помочь ей увидеть мир в более позитивном свете. В данном случае это был сын пациентки, заводивший разговор с помощью приложения “Карта настроения”. Технология предоставила сыну возможность поговорить об одиночестве матери, а ведь раньше, без приложения, ему это не удавалось. Моррис подводит итог: “Подобные технологии оказывают влияние на людей именно благодаря тому, что помогают начать беседу” [122].

Линда, тридцатитрехлетняя студентка, изучающая финансы, с бо́льшим энтузиазмом, чем Триш, отзывается о своем опыте использования программы “750 слов”, поскольку, с ее точки зрения, эта программа является своего рода источником терапии. Линда начала использовать программу, когда находилась в состоянии стресса, пытаясь справиться с грузом учебы, трудностями жизни в новом городе и не имея такого количества денег, каким располагала, когда работала. Пытаясь привести свою жизнь в порядок, Линда решила получше разобраться со своим самочувствием, а алгоритмы программы “750 слов” обещали, что будут сообщать ей, насколько влюбленной, счастливой, расстроенной, встревоженной или грустной она себя чувствовала. Однако, попользовавшись программой несколько недель, Линда ощутила недовольство: “Кому понравится изливать свою душу, чтобы узнать, что он зацикленный на себе интроверт? Кому захочется выяснить, что он грустнее всех остальных пользователей? Да еще вдобавок услышать, что на этой неделе он еще печальнее, чем на прошлой?”