Марк Фишер - Призраки моей жизни. Тексты о депрессии, хонтологии и утраченном будущем

Когда в начале фильма мы слышим, что Робинзон установил контакт с рядом «внечеловеческих разумных форм жизни», мы начинаем подозревать, что он наконец погрузился в безумие. Однако на поверку это оказываются не пришельцы из дешевой фантастики, являющиеся Робинзону в приступах бреда, а вполне земные формы жизни, которые, как заметит наблюдатель, обладающий толикой экологической осведомленности, бесшумно разрастаются с упорством, сравнимым с тупым натиском капитализма. Видеоряд «Робинзона в руинах» движется у Кейллера по медленной спирали: лишайники, на которых в одном из ранних кадров задерживается камера (очевидно, просто для красоты), позднее окажутся в самом центре повествования. Лишайники, понимает Робинзон, уже являются господствующей формой жизни на значительных участках нашей планеты. Под впечатлением от работ американского биолога Линн Маргулис Робинзон признается в нарастающем чувстве «биофилии», которое, судя по всему, разделяет и Кейллер. Пока его камера с нежностью нацелена на полевые цветы, вербальное повествование в фильме приостанавливается, и мы на несколько долгих мгновений переносимся в мир без людей. Такие моменты молчаливого рассматривания пейзажа-без-человека выглядят как кейллеровская интерпретация знаменитых «штраубовских планов» – перебивок с безлюдными пейзажами в фильмах Штрауба и Юйе. Маргулис импонирует Робинзону, потому что она отвергает аналогии между капитализмом и живой природой, к которым часто прибегают, чтобы представить капиталистические экономические отношения как нечто естественное. Вместо жестокого соперничества, которое усматривают в природе социал-дарвинисты, Маргулис обнаруживает организмы, которые действуют сообща. Когда Кейллер направляет объектив на «внечеловеческие разумные формы жизни», этих немых глашатаев будущего без человека, я вспоминаю сериал Троя Кеннеди-Мартина «На краю тьмы», где черные орхидеи предвозвещали экологическое возмездие, которое человечество заслужило своим бездумным пренебрежением. Кеннеди-Мартин черпал вдохновение из антигуманистической теории Джеймса Лавлока, чьи апокалиптические идеи эхом отзываются и в «Робинзоне в руинах». Угроза вымирания видится Кейллеру всюду: виды исчезают гораздо быстрее, чем ученые прогнозировали всего несколько лет назад. Акцент на вымирании делает проблематику «Робинзона в руинах» созвучной вопросам, актуальным для философии спекулятивного реализма с ее фокусом на пространствах до, вне и после человеческого бытия. В некотором роде труды таких философов, как Рэй Брассье и Тимоти Мортон, воспроизводят старое противоречие между конечностью человеческого бытия и Возвышенным, ранее служившим субъектом одного из направлений пейзажного искусства. Но если Возвышенное обращалось к природным явлениям локального масштаба, таким как океан или извержение вулкана, способным затопить и уничтожить отдельный организм или целый город, то спекулятивный реализм размышляет об исчезновении не только человечества, но самой жизни и даже материи. Угроза экологической катастрофы означает, что расхождение между временны́м отрезком, заключающим в себе жизненный опыт отдельного человека, и более продолжительными периодами стало теперь не просто вопросом метафизического размышления, а неотложной проблемой политики; об этом говорил и Фредрик Джеймисон, один из кумиров Робинзона. «Как организмы с определенной продолжительностью жизни, – пишет Джеймисон в своем эссе «Реально существующий марксизм», —

мы плохо приспособлены как биологические индивиды к наблюдению за фундаментальными историческими процессами – нашему взору доступны только обрывки событий, и мы спешим перевести их в привычные, слишком человеческие единицы измерения: успех или поражение. Но ни стоическая мудрость, ни напоминание о долгосрочной перспективе на самом деле не решат данную особую разновидность экзистенциальной и эпистемологической дилеммы, сравнимой с дилеммой из научной фантастики, когда существа, населяющие космос, не обладают необходимыми органами, чтобы воспринять и познать его. Быть может, лишь признав столь принципиальную несоизмеримость между человеческим существованием и динамикой коллективной истории и производства, мы сможем породить новые политические взгляды, новые способы политического восприятия и политического терпения; и новые методы расшифровки эпохи и различения внутри нее неуловимой дрожи непостижимого будущего» 169.

Посреди реквиема по неолиберальной Англии в «Робинзоне в руинах» рассыпаны некоторые намеки на эту самую неуловимую дрожь и непостижимое будущее.

1

Сапфир – имя женского персонажа и в русском языке склоняться не будет. – Примеч. пер .

Вернуться

2

Здесь и далее названия иностранных медиа даются на языке оригинала во избежание возможной путаницы из‐за замены латиницы кириллицей. – Примеч. ред.

Вернуться

3

«Kitchen sink realism» – термин из обихода британской литературной и театральной критики конца 1950‐х – середины 1960‐х годов. Так называли произведения, в основном пьесы, с приземленными, бытовыми сюжетами из повседневной жизни преимущественно рабочего класса. – Примеч. ред.

Вернуться

4

Edwards N. Saphire & Steel. URL: http://gutterbreakz.blogspot.com/2009/05/sapphire-steel.html.

Вернуться

5

Пинтер Г. Коллекция: пьесы. СПб.: Амфора, 2006. С. 410.

Вернуться

6

Berardi F. After the Future. Oakland: AK Press, 2011. P. 18–19.

Вернуться

7

Джеймисон Ф. Постмодернизм и общество потребления // Марксизм и интерпретация культуры. М.; Екатеринбург: Кабинетный ученый, 2014. С. 296–297.

Вернуться

8

Джеймисон Ф. Постмодернизм и общество потребления. С. 295–296.

Вернуться

9

Деррида Ж. Призраки Маркса. Государство долга, работа скорби и новый интернационал. М.: Logos-altera; Ecce homo, 2006. С. 226.

Вернуться

10

«Hauntology» – слово-бумажник, составленное из глагола «to haunt» (преследовать, преследовать кого-то в качестве призрака, быть привидением) и существительного «ontology» («онтология»). Во французском оригинале термины «hantologie» и «ontologie» являются омонимами. Языковая игра Жака Деррида отталкивается от французского и английского переводов первого предложения «Манифеста Коммунистической партии»: «Un spectre hante l’Europe: le spectre du communisme / A spectre is haunting Europe – the spectre of communism». В русском переводе «Призраков Маркса» Деррида «hantologie» передано как «призракологика», также распространено употребление термина «призракология». – Примеч. ред.

Вернуться

11

Hägglund M. Radical Atheism: Derrida and the Time of Life. Stanford: Stanford University Press, 2008. P. 82.