П Сладкопевцев - Древние палестинские обители и прославившие их святые подвижники

Преподобный Варсонофий с самого первого шага на пути подвижничества и до кончины своей нес подвиг злострадания и терпения. Ему постоянно была присуща мысль о Христе Спасителе, для нашего спасения воплотившемся и жившем на земле, о Спасителе, Который нас ради обнищал и не имел, где главы преклонить, всю жизнь страдал от клеветы и злословия, вкусил желчь и оцет [уксус], претерпел, наконец, самую ужасную смерть на Кресте. Мысль эта проникала все существо подвижника и разгорелась в нем в пламенную любовь к Господу, и вот он, вступив на путь подвижнический, положил в уме и твердо решил не иметь покоя и удобств в своей жизни, ко всему примешивать скорбь и тесноту, чтобы таким образом ради Господа Спасителя страдать и терпеть. Так Варсонофий и стал подвизаться. Он действительно ко всему примешивал тесноту и скорбь. Уже в первые годы своей аскетической жизни, ревностный к службе церковной и к молитве, усердный и старательный на всех послушаниях, он ограничивает себя в необходимом – в пище, сне, отдыхе, дозволенных беседах, в то же время налагает на себя лишние труды и подвиги. Сделавшись старцем и получив право иметь при себе прислуживающего брата, он не пользуется этим правом, но сам себе служит, сам приготовляет для себя все необходимое, даже в болезни обходится по возможности без брата. «Брат, – отвечал однажды безмолвствующему старцу Варсонофий, – всякий покой телесный мерзок Богу нашему, ибо Он Сам сказал: узкий и тесный путь, ведущий в жизнь (ср. Мф. 7:14). Избрать этот путь есть добрая воля, и тот, кто держится его во всяком деле, произвольно избирает себе скорбь по силе своей. Или не знаешь, что говорит апостол: умерщвляю и порабощаю тело мое (1 Кор. 9:27)? Видишь ли, что божественный муж волею порабощал тело свое, хотя оно и противилось тому? Имеющий сие доброе желание спасения ко всякому из требуемых нуждою действий своих примешивает небольшую скорбь. Например, могу лечь спать на мягкой, набитой пухом постели, но предпочитаю небольшую скорбь (если это только скорбь) и по собственному желанию ложусь на рогоже ради немощи телесной, стыдясь и этого, потому что другие упокоиваются на голой земле, а иные на изголовьях, набитых мякиной, как св. Арсений и многие другие; а иные клали и терновник под голову, предпочитая скорбь. И еще: когда нахожу близко воду или удобные поварни, то, как делатель, должен я избрать более далекую из них, чтобы нанести телу небольшую скорбь. Еще: могу ли иметь хорошую пищу и чистый хлеб? Должен предпочесть худшее, чтобы поскорбеть хотя немного, вспоминая томящихся голодом и вообще не вкушающих вареной пищи, а тем более владыку нашего Иисуса, Который вкусил желчи и оцта меня ради» (Ответ 132). «Не помню, – говорил о себе тому же старцу в другой раз Варсонофий, – не помню, чтобы, найдя совершенный покой (безмолвие), мы когда-нибудь воспользовались им, но всячески старались примешивать малую тесноту и скорбь, боясь Того, Кто сказал: ты получил уже доброе твое в жизни твоей (Лк. 16:25) и: многими скорбями надлежит нам войти в Царствие Божие (Деян. 14:22). Так поступали мы и тогда, когда многие стяжания приходили в руки наши, и знает Бог, в какой нищете жили мы ради обнищавшего для нас. Нехорошо давать себе покой во всем. Кто ищет сего, тот живет для себя, а не для Бога» (Ответ 133).

Проникнутый мыслью о необходимом и свойственном иноку подвиге злострадания и терпения ради Господа, преподобный Варсонофий со всею горячностью совершал обычные в подвижничестве труды телесные и духовные, каковы: разные послушания и службы, рукоделие, присутствие на молитве при богослужении, чтение слова Божия, размышление и богомыслие. При этих занятиях он превозмогал усталость. Особенно горяча была его молитва. Она непрерывно соединялась у него с плачем и слезами; глубокие сердечные воздыхания исходили из его груди и оглашали келью, в которой он пребывал.

Преподобный Варсонофий в первой половине своей подвижнической жизни подвергался искушениям и выдержал жестокую брань с духом злобы, врагом человеческого спасения. Искушения эти были столь сильны и ужасны, нападения на него духа злобы были так велики и необычайны, что другие не в силах были бы не только их вынести на самом деле, но даже и слухом принять. «Если я напишу тебе о тех искушениях, какие я перенес, – писал однажды Варсонофий Иоанну Миросавскому, – думаю, что еще не понесет сего слух твой, а может быть, и ничей в настоящее время» (Ответ 13). Пять лет Варсонофий страдал и томился от плотской страсти, которую возжигал в нем дух зла, но верой и упованием на Бога, терпением и мужеством духа выдержал брань с этою страстию. «Брат! – отвечал великий старец одному подвижнику, который жаловался, что его смущают нечистые помыслы. – И я в юности моей многократно и сильно бывал искушаем бесом блуда и трудился, подвизаясь против таких помыслов, противореча им и не соглашаясь с ними, но представляя себе пред глазами вечные муки. Пять лет поступал я так ежедневно, и Бог облегчил меня от сих помыслов. Брань сию упраздняет непрерывная молитва с плачем» (Ответ 255). Борьба диавола с Варсонофием проявлялась даже чувственным образом; нападения его на строгого подвижника обнаруживались даже в телесных отправлениях. «И со мной диавол долгое время вел брань, – ободрял и успокаивал великий старец другого подвижника, который жаловался, что он при вкушении пищи очень отягощается, – и очень отягощал меня и каждую ночь возбуждал во мне рвоту, но когда я стал мало вкушать пищи, то он переменил брань свою, и лишь только я начинал принимать пищу и влагал частицу в рот, извергал ее рвотой. Я варил себе по две снеди, чтобы приятнее мне было вкушение, но и то было ухищрение демонское; благодатию же Христовою, терпением и благодарением оно прекратилось. Я так обессилел, что и сказать нельзя, но не уступал [врагу], а понуждал себя, доколе не укрепил меня Господь» (Ответ 509). Подвергался Варсонофий и сильным болезням телесным, но переносил их с такою твердостью, с таким терпением, что не только не восклонялся на одр для своего успокоения и облегчения страданий, но даже не оставлял и рукоделия (Ответ 165).

Преподобный Варсонофий пребыл в затворе неисходно, по свидетельству историка Евагрия, целых пятьдесят лет. Все это столь продолжительное время он никого к себе в келью не принимал, ни с кем не виделся и не говорил, кроме игумена Серида, по нуждам своим или братий по временам его посещавшего; великий затворник пребывал в самом глубоком безмолвии. Подвиг безмолвия и совершенного затворничества, предпринятый Варсонофием, и для своего времени, столь славного разными родами и степенями подвижничества, был необычаен, казался невероятным и смущал многих. Один инок (Феодор), получив на свой вопрос от старца ответ, желал видеть затворника и просил у него через Серида дозволения побеседовать с ним лично, причем говорил, что и авва Моисей, и другие отцы принимали к себе тех, кто желал их видеть. Варсонофий в ответ брату сказал: «Я сам, если возвестит мне Бог, припаду к стопам вашим и облобызаю их, прося моления и молитв ваших». Прошло довольно времени, и брат забыл ответ старца, мало того, до того расстроился мыслями, что стал утверждать: «В келье вовсе нет старца. Серид только вымышляет, будто он там». В это-то время вдруг неожиданно для всех Варсонофий призывает к себе братию обители, в том числе и сомневавшегося инока, и умывает всем ноги. Пораженный этим инок одумался, вспомнил ответ старца, исповедал пред всеми свое неверие и сомнение относительно его и его предсказания (Ответ 60). Когда слух о необыкновенном подвижнике дошел до Евстохия, тогдашнего Иерусалимского патриарха, он не поверил этому и пожелал лично видеть затворника. Прибыв к месту затвора Варсонофия и увидев невозможность войти к нему, патриарх велел подкопать келью, в которой заключил себя старец, но внезапно вырвавшийся из нее огонь едва не сжег Евстохия и его спутников.