П Сладкопевцев - Древние палестинские обители и прославившие их святые подвижники

Прп. Виталий Александрийский

Открыл Господь раба Своего святого старца Виталия, воочию всем показав, что действительно никого не должно судить и осуждать. Однажды, когда старец стоял у дверей непотребного дома и хотел было уже войти в него, оттуда вышел какой-то молодой человек. Увидев старца, он закричал: «И ты туда же, старикашка?» – и ударил его по щеке. Благодушно принял и с кротостью перенес удар святой старец, но молодой человек был поражен невидимою силою: он вдруг упал на землю, стал дрожать и трястись, появились судороги и корчи, открылось беснование; видимо, в него вошел нечистый дух. Собрался народ; несчастного подняли и повели домой; по дороге он ясно произносил имя Виталия: «За него я наказан, ради него терплю и мучусь», – повторял он. Или говорил: «К Виталию меня ведите, к нему, к нему, к нему». Когда спросили его, кто этот Виталий, что может он ему сделать и где его найти, он отвечал: «Виталий – старец, раб Божий, он может исцелить меня, живет он у городских ворот в малой и убогой хижине». При этом молодой человек рассказал, где он встретил старца и какую обиду ему учинил. Отыскали у городских ворот убогую хижину, где жил Виталий-старец, и привели к нему бесноватого. Сжалился святой старец над несчастным, помолился о нем Богу и исцелил его, бес из него вышел, и он стал здоров. Узнали теперь все старца Виталия, узнали, что он действительно раб Божий и человек святой, увидели, что напрасно осуждали его, напрасно клеветали на него; искренно раскаивались, что делали ему укоры, брань и всячески ему досаждали, – сознали все это и прославили Бога. Старец же, сделавшись известным и не терпя славы человеческой, оставил хижину у городских ворот и поселился в другом потаенном месте, где провел последние годы своей труженической богоугодной жизни.

Когда преподобный Виталий преставился, весь город собрался воздать честь останкам человека Божия, спасавшего блудниц, и проводить его до места его упокоения; сам патриарх совершил обряд погребения.

О киновии преподобного Дорофея мало сохранилось сведений в церковно-исторических сочинениях. Известно только, что она находилась в той же части Святой Земли, где была лавра Илариона Великого, именно между Газою и Маюмом, и основана преподобным Дорофеем, славным подвижником Серидовой киновии, в начале второй половины VI столетия [489] См.: Авва Дорофей Газский, прп . Душеполезные поучения; Vies des pêres du desert d’Orient. Vol. 2. P. 508. . Известно также, что Дорофеева обитель между палестинскими обителями славилась высотою духовной жизни и нравственных совершенств, каких достигали ее подвижники, руководимые столь опытным в подвижничестве мужем, каков был преподобный Дорофей. В нее отвел настоятель Фирминовой обители Зосима разбойника, желавшего совершить подвиг покаяния. В следующем столетии киновия преподобного Дорофея находилась также в цветущем состоянии, как это видно из того, что ее посещают подвижники других обителей. Дальнейшая судьба ее неизвестна.

Не сохранились в истории палестинского подвижничества имена подвижников киновии преподобного Дорофея, зато известна назидательная жизнь самого основателя ее, известны его высокие нравственные качества и совершенства. Жизнеописание преподобного Дорофея и предложим вниманию благочестивых читателей.

Преподобный Дорофей(память 5 июня), ученик Иоанна Прозорливого (Пророка), родом был из Палестины, именно из города Аскалона, и происходил из семейства, имевшего достаточное состояние. В молодых летах он с великою ревностью заботился о своем образовании и занимался науками с пламенною любовью. «Когда я обучался внешнему учению, – говорит о себе сам преподобный Дорофей, – мне казалось это сначала тягостным, и когда я приходил взять книгу, я был в таком же положении, как человек, идущий прикоснуться к зверю; когда же я продолжал понуждать себя, Бог помог мне, и прилежание обратилось мне в такой навык, что от усердия к чтению я не замечал, что я ел, или пил, или как спал. И никогда не позволял завлечь себя на обед с кем-нибудь из друзей моих и даже не вступал с ними в беседу во время чтения, хотя и был общителен и любил своих товарищей. Когда философ [то есть учитель] отпускал нас, я омывался водою, ибо иссыхал от безмерного чтения и имел нужду каждый день освежаться водою; приходя же домой, я не знал, что буду есть, ибо не мог найти свободного времени для распоряжения касательно самой пищи своей, но у меня был верный человек, который готовил мне, что он хотел. А я ел, что находил приготовленным, имея и книгу подле себя на постели, и часто углублялся в нее. Также и во время сна она была подле меня на столе моем, и, уснув немного, я тотчас вскакивал для того, чтобы продолжать чтение. Опять вечером, когда я возвращался [домой] после вечерни, я зажигал светильник и продолжал чтение до полуночи и вообще был в таком состоянии, что от чтения вовсе не знал сладости покоя». При такой ревности к изучению наук Дорофей приобрел обширные познания и развил в себе превосходный дар слова. Из поучений Дорофея и вопросов его преподобным Варсонофию Великому и Иоанну Пророку видно, что он хорошо изучил произведения светских писателей, но несравненно лучше знал писания отцов Церкви, как то: Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоустого и многих знаменитых подвижников предшествовавших веков. Желание достигнуть высшего духовного совершенства путем христианского самоотвержения и самоумерщвления, возбужденное в нем беседами с ним великих старцев, расположило его оставить мир и вступить на путь подвижничества, – и Дорофей поступил в обитель преподобного Серида и стал здесь подвизаться о Господе под руководством Серида, Варсонофия и Иоанна.

Поступив в монастырь, Дорофей предал всего себя в совершенное послушание святым старцам Сериду, Варсонофию и Иоанну. Без малейшего замедления или ропота он исполнял всякое их слово, никогда не позволяя себе рассуждать; не скрывал от них ни одного самого незначительного помысла, не делал без их совета ни одного самого простого дела и до такой степени умер собственному суждению, что не верил себе в самых неоспоримых истинах и даже доброму помыслу, возникавшему в его душе, и тогда только утверждался, когда принимал его как бы вновь от своего наставника, которому прежде поверял его. «Когда я был в общежитии, – говорит о себе преподобный Дорофей, – я открывал все свои помыслы старцу авве Иоанну и никогда не решался сделать что-либо без его совета. Иногда помысл говорил мне: не то же ли самое скажет тебе старец? А я отвечал помыслу: анафема тебе, и рассуждению твоему, и разуму твоему, и мудрованию твоему, и ведению твоему! Ибо что ты знаешь, то знаешь от демонов. Итак, я шел и вопрошал старца. И случалось иногда, что он отвечал мне то самое, что у меня было на уме. Тогда помысл говорил мне: ну что же, видишь, это то самое, что и я говорил тебе, не напрасно ли беспокоил ты старца? А я отвечал помыслу: теперь оно хорошо, теперь оно от Духа Святого; твое же внушение лукаво, от демонов, и было делом страстного состояния души. Итак, никогда не попускал я себе повиноваться своему помыслу, не вопросив старца». В другом месте Дорофей говорит еще: «Когда помысл говорил мне о солнце, что это солнце, или о тьме, что это тьма, я не верил ему, ибо нет ничего тяжелее, как верить своим мнениям» (Поучение 9). Начав о Господе труд подвижничества, преподобный Дорофей с усилием понуждал себя к иноческим подвигам и добродетелям, поощряя себя в этом случае такими словами: «Если столько любви, столько горячности было у меня для внешней мудрости, так что от всего прочего был я свободен и привык к одному, тем более должно быть при обучении добродетели», – и тем я укреплялся в трудных подвигах иноческих. Видя ревность к подвигам иноческим молодого подвижника, преподобный Серид назначил ему послушание – принимать странников и служить больным в больнице, устроенной на иждивение его брата. С каким старанием, с какою любовью Дорофей проходил это послушание, показывают собственные слова его. «В то время я только что встал от тяжкой болезни. И вот бывало приходят странники вечером – я проводил с ними вечер; а там погонщики верблюдов – и им приготовлял я нужное; много раз случалось, что, когда уходил я спать, встречалась другая нужда и меня будили, а затем приближался час бдения. Едва только я засыпал, как уже будил меня канонарх, но от труда или от болезни я был в изнеможении, и сон опять овладевал мною так, что, расслабленный от жара, я не помнил сам себя и отвечал ему [канонарху] сквозь сон: “Хорошо, господин, Бог да помянет любовь твою и да наградит тебя; ты приказал, я приду, господин”. Потом, когда он уходил, я опять засыпал и очень скорбел, что опаздывал идти в церковь». Чтобы и в таких случаях быть точным по отношению к церковной службе, надобно было Дорофею бороться с природою, и молодой подвижник упросил двух братий – одного, чтобы будил его к службе, другого – чтобы не позволял ему дремать во время бдения. «И поверьте мне, – присовокупляет он, – я так уважал их, как бы от них зависело мое спасение» (Поучение 11). С таким же терпением и смирением исполнял преподобный Дорофей и другое послушание, назначенное ему игуменом, – принимать исповедь новоначальных, выслушивать их тайные помыслы и сомнения; ему казалось, что они только по простоте своей или даже ради насмешки доверяют тайные помыслы свои человеку столь неопытному, каким он себя считал (Поучение 11).