П Сладкопевцев - Древние палестинские обители и прославившие их святые подвижники

Слова св. Иоанна в защиту икон [379] Речь идет о сочинении «Защитительные слова против порицающих святые иконы». – Примеч. ред . произвели необычайное действие на христиан. Из Константинополя, куда они были первоначально посланы, быстро распространялись они повсюду в большом количестве списков. Везде жадно читали их и умудрялись, узнавая разумные основания чествования святых икон; немощные и слабые в вере были таким образом поддерживаемы, твердые и сильные еще более укреплялись и одушевлялись вплоть до готовности пострадать и умереть за честь святых икон.

Жаждой мщения закипел Лев Исавр против св. Иоанна, когда узнал о его сочинениях в защиту икон, о влиянии, какое они производили на народ, о том сильном обличении его неправды, какое в них содержалось.

Но, не имея возможности действовать против обличителя силой своей власти, так как он находился в чужих владениях, император прибег к хитрости и клевете. Велел почерком, похожим на почерк Иоанна, написать к себе от его имени послание, в котором тот умоляет императора спасти Дамаск и единоверных жителей от власти сарацин и обещает передать город в руки греков. Послание это император отправил в Дамаск к халифу [Валиду] вместе с собственным письмом, в коем уверял властителя Востока в своей приязни к нему и утверждал, что не хочет воспользоваться изменой. В порыве гнева халиф не принял оправданий своего сановника и отдал повеление немедленно отсечь мнимому преступнику правую руку, которой будто бы было написано изменническое письмо, и повесить ее на торжище. Повеление халифа тотчас было исполнено: рука отсечена и повешена на позорном столбе на торжище. Вечером, зная, что уже прошел первый гнев халифа, Иоанн послал просить у него отсеченную руку для погребения.

Халиф удовлетворил его просьбу. Получив свою руку, Иоанн приложил ее к мышце, повергся пред иконой Божией Матери и со слезами молил Царицу Небесную оправдать поруганную правду – исцелить его руку, чтобы снова могла она подвизаться на благо святой веры. Услышала Заступница пламенную мольбу невинного страдальца. После молитвы в изнеможении от страданий Иоанн заснул, и вот в сонном видении предстала ему Матерь Божия, исцеляющая его руку. Пробудившись, Иоанн увидел, что правая рука его цела и совершенно здорова, будто бы никогда не была отсечена. В восторге благодарного сердца Иоанн снова пал пред иконой Богоматери и воспел торжественную песнь: «О Тебе радуется, Благодатная, всякая тварь». Халиф, узнав о чудесном исцелении отсеченной руки Иоанна, уверился, что он оклеветан невинно, просил у него прощения и хотел возвратить ему прежнюю должность при дворе, но Иоанн более не желал служить земному царю. Испытав на деле треволнения придворной жизни, познав суету и ничтожность земного величия и с давних пор чувствуя влечение к совершеннейшей жизни в подвижничестве, он просил халифа отпустить его от себя с миром и, получив его согласие, удалился вместе с нареченным братом Космою в лавру св. Саввы.

За пятьдесят лет было Иоанну Дамаскину, когда он вступил на путь подвижничества. Несмотря на старость, он принял на себя трудные подвиги иноческой жизни, с самоотвержением нес их еще пятьдесят лет и явил себя великим подвижником. К аскетическим трудам он присоединил еще и подвиг слова, подвиг писания сочинений и ученых трудов на пользу Церкви и во благо христиан.

Поистине необычайное рвение к подвижничеству явил преподобный Иоанн с самого начала своей иноческой жизни. Первый сановник халифа, видевший блеск и величие при дворе, муж, выказавший пламенную ревность по вере, славный образованием и ученостью, он смиренно припал к стопам настоятеля лавры, умоляя принять его, как заблудшую овцу, в стадо избранных братий. С полною готовностью подчинился Иоанн уставу обители, по которому он, как новоначальный, должен был подвергнуться испытанию, поступить под руководство опытного в духовной жизни старца. Почти все старцы отказались иметь у себя в послушании ученого и мудрого вельможу; нашелся только один старец, простой нравом, строгий по жизни, но разумный, который согласился руководить его в духовной жизни. Иоанн поступил к старцу в келью и сделался его учеником. Старец предписал новому ученику своему ничего не делать по своей воле; непрестанно пребывать в молитве, оплакивая прежде содеянные грехи; упражняться в телесных трудах; забыть о мире; изгонять из души всякий образ мирских предметов; ум хранить от надмения и гордости; не думать о своей мудрости и знании, какими он обладает; не считать себя совершенным; не желать тайных видений и откровений; бдеть над своими помыслами, не попуская, чтобы они рассеялись, но собирать их воедино. Строгость своих требований старец простер до того, что запретил ему говорить с другими и писать и заповедал пребывать в непрестанном молчании, ибо, говорил он, не только наши богомудрые мужи научают молчанию, но и Пифагор предписывал его своим ученикам. «Не думай, – присовокупил еще старец, – что хорошо говорить хорошее и безвременно. Послушай, что внушает пророк Давид: Я был, говорит он, нем и безгласен, и молчал даже о добром (Пс. 38:3). Какая ему от этого была польза? Воспламенилось сердце мое во мне (Пс. 38:4) огнем божественной любви, возжегшимся в пророке от Бога». Вот какое правило жизни дал старец Иоанну! И стал он жить при старце и начал со всею ревностью подвизаться о Господе, во всей точности исполняя строгую заповедь своего аввы. Пост, молитва, бдение над своими помыслами, самособранность духа, всецелое устремление ума к Богу, богомыслие и размышление о высочайших совершенствах Божиих и о путях Промысла, особенно в домостроительстве спасения человеческого, чтение книг, прислуживание старцу, плетение корзин – вот труды, которым предавался Иоанн как подвижник. Во всем и на все испрашивая у старца благословение, он совершенно отрекся от своей воли и явил полное послушание и самоотвержение. Бдительно смотрел старец за своим учеником. Не довольствуясь обычными, вседневными его трудами, он испытывал смирение Иоанна особенно, более чувствительным для его самолюбия образом. Раз наплетено было у них много корзин. Старец, собрав все корзины, послал Иоанна продать их в Дамаск. «Там, – слышал я, – корзины дороже продаются, чем здесь», – прибавил он и назначил за них высокую цену, приказав дешевле не продавать. Не прекословя и без ропота взвалил Иоанн корзины на плечи и пошел в родной город.

Там все, узнававшие в смиренном иноке прежнего сановника, видевшие его в блеске мирского величия, дивились его смирению и вольному обнищанию. Но на торжище послышались глумление и насмешки, когда услышали неслыханную цену, какую требовал за корзины Иоанн. Долго ходил он по торжищу, терпеливо перенося укоризны и насмешки. Наконец один из бывших рабов Иоанна, узнав в иноке, одетом в убогое платье, своего господина и притворившись, будто не знает его, взял у него корзины и заплатил за них требуемую цену, чтобы только избавить его от унизительного послушания. Еще более послушания, терпения и самоотвержения показал Иоанн в другом случае. Был в лавре инок, у которого умер родной брат. Горько он оплакивал свою потерю. Сочувствуя скорби инока, напрасно старался утешить его Иоанн: инок продолжал тосковать и плакать. Он просил Иоанна сложить какую-нибудь духовную песнь, надеясь пением ее успокоить свою душу. Иоанн отказался, ссылаясь на строгий запрет старца писать. Скорбящий снова и неотступно умолял его, представляя ему, что он сделает доброе дело, облегчит неисцелимую скорбь по брату. Иоанн, наконец, тронулся, проникнутый чувством сострадания и жалости, и из вдохновенного сердца его вылились те умилительные песни, которые и до сих пор поются при погребении усопших: «Кая житейская сладость… Плачу и рыдаю… Человецы, что всуе мятемся…» Старца не было в келье. Растроганным голосом Иоанн сам стал петь свои умилительные стихи. Как раз в это время старец возвращался в келью и был чрезвычайно поражен, услышав там пение. Войдя в келью и увидев, что это Иоанн пел, он сильно на него разгневался, укорял и бранил его и наконец совсем прогнал его от себя. Напрасно Иоанн, стоя на коленях, оправдывался перед старцем, со слезами просил у него прощения – тот был неумолим. Изгнанный из кельи, вспомнил Иоанн изгнание Адама из рая, стал перед кельей и долго плакал, не зная, что делать. Он обратился к отцам наиболее уважаемым и просил их ходатайства перед своим наставником. Долго отцы просили разгневанного старца простить своего ученика и едва склонили его назначить Иоанну епитимию. Но епитимию старец наложил столь тяжкую, что сами отцы стыдились ее. Старец прощал Иоанна и принимал его в свою келью при условии, если тот вычистит все нечистые места лавры. С покорностью Иоанн поспешил исполнить наложенную на него епитимию: взяв в руки лопату и необходимые сосуды, принялся за тяжкий труд. Тронулся старец, увидев глубокую покорность и смирение своего ученика, тотчас же остановил его, нежно обнял, облобызал его голову, плечи, руки и в сердечной радости со слезами восклицал: «О сын мой, сын блаженного послушания! Какого страдальца о Христе породил я! Твое послушание окончилось; ты совершил свой подвиг». С этими словами он взял Иоанна за руку и ввел его в свою келью.