Григорий Дьяченко - Искра Божия. Сборник рассказов и стихотворений для чтения в христианской семье и школе для девочек

Простой, безыскусный рассказ Настасьи производит большое впечатление. Эта женщина, не умевшая высказать того, чтó она перечувствовала и передумала в моменты, когда бросала в опасности собственных детей и рисковала своей жизнью, очевидно, сама не сознавала всей величины нравственного подвига, совершенного ею.

Вот они – истинные-то герои!..

Не так давно в газетах сообщалось о самоотверженном подвиге крестьянки села Песчаный Брод Софьи Осетровой. Проходя недалеко от реки, Осетрова услышала отчаянные крики о помощи и, подбежав к реке, увидела, что какой-то мальчик, катавшийся по льду, провалился в прорубь и тонет. Лед был очень тонок, так как река недавно покрылась им, и ходить по нему взрослому человеку было крайне опасно. Недолго думая, Осетрова сбросила с себя верхнее платье, несмотря на мороз, и, разбивая лед ногами, поспешила добраться до утопающего. Острый лед врезался в тело самоотверженной крестьянки, но она, не обращая никакого внимания на струившуюся из пораненных мест кровь, точно не чувствуя никакой боли, геройски стремилась к своей цели и успела вовремя схватить мальчика, которого стало уже уносить под лед. Выбравшись с мальчиком на берег, крестьянка стала его откачивать, и скоро ей удалось привести его в чувство; тогда только она заметила свои раны и обильно струившуюся из них кровь. Обессиленная и окоченевшая от холода, добралась кое-как Осетрова домой, сопровождаемая похвалами и восторженными выражениями благодарности явившихся впоследствии на место происшествия крестьян. За свой самоотверженный поступок Осетрова представлена местной полицейской властью к награде. Спасенный мальчик, сын крестьянина А. Кондратенко, скоро совершенно оправился.

Моя мать, уезжая в последний раз из Казани, заставила моего дядьку Евсеича дать слово, что он уведомит ее, если я сделаюсь болен. Он давно намеревался исполнить свое обещание и решился действовать, не спрашивая никого: один из грамотных дядек написал ему письмо, в котором, без всякой предосторожности и даже несправедливо, он извещал, что молодой барин болен падучей болезнью и что его отправили в больницу. Можно себе представить, каким громовым ударом разразилось это письмо над моими отцом и матерью. Письмо шло довольно долго, и пришло во время совершенной распутицы; дорога прорывалась на каждом шагу, и во всякой долочке была зажора, то есть снег, насыщенный водой; ехать было почти невозможно. Но мать мою ничто удержать не могло: она выехала в тот же день со своей Парашей и молодым мужем ее Федором; ехала день и ночь на переменных крестьянских неподкованных лошадях, в простых крестьянских санях в одну лошадь. Всех саней было четверо: в трех сидело по одному человеку без всякой поклажи, которая вся помещалась на четвертых санях. Только таким образом была какая-нибудь возможность подвигаться шаг за шагом вперед, и то пользуясь утренними морозами, которые на этот раз продолжались, по счастью, до половины апреля. В десять дней мать моя дотащилась до большого села Мурзихи на берегу Камы; здесь вышла уже большая почтовая дорога, крепче уезженная, и потому ехать по ней представлялось больше возможности; но зато из Мурзихи надо было переехать через Каму, чтобы попасть в село Шуран, находящееся, кажется, в восьмидесяти верстах от Казани. Кама еще не прошла, но надулась и посинела; накануне перенесли через нее на руках почту; но в ночь пошел дождь, и никто не соглашался переправить мою мать и ее спутников в Мурзихе; боясь каждой минуты промедления, она сама ходила из дома в дом по деревне и умоляла добрых людей помочь ей, рассказывала им свое горе и предлагала в вознаграждение всё что имела. Нашлись добрые и смелые люди, понимавшие материнское сердце, которые обещались ей, что если дождь в ночь уймется и к утру хоть крошечку подмерзнет, то они берутся благополучно доставить ее на ту сторону и возьмут то, что она пожалует им за труды. До самой зари молилась мать моя, стоя в углу на коленях пред образом той избы, где провела ночь. Теплая материнская молитва была услышана: ветер разогнал облака, и к утру мороз высушил дорогу и тонким ледочком затянул лужи. На заре шестеро молодцов, рыбаков по промыслу, выросших на Каме и привыкших обходиться с нею во всяких ее видах, каждый с шестом или багром, привязав за спину нетяжелую поклажу, перекрестясь на церковный крест, взяли под руки женщин, обутых в мужские сапоги, дали шест Федору, поручив ему тащить чуман [57] Чуман – в Сибири легкая небольшая лодка, сделанная из коры (лубка). , то есть широкий лубок, загнутый спереди кверху и привязанный на веревке, взятый на тот случай, что неравно барыня устанет, отправились в путь, пустив вперед самого расторопного из своих товарищей для ощупывания дороги. Дорога лежала вкось, и надо было пройти около трех верст. Переход через огромную реку в такое время так страшен, что только привычный человек может совершить его, не теряя бодрости и присутствия духа. Федор и Параша просто ревели, прощались с белым светом и со всеми родными; в иных местах надо было силой заставлять их идти вперед; но мать моя с каждым шагом становилась всё бодрее и даже веселее. Провожатые поглядывали на нее и приветливо потряхивали головами. Надобно было обходить полыньи, перебираться по сложенным вместе шестам через трещины; мать моя нигде не хотела сесть на чуман; и только тогда, когда дорога, подойдя к противоположной стороне, пошла возле самого берега по мелкому месту, когда вся опасность миновалась, она почувствовала слабость. Сейчас постлали на чуман меховое одеяло, положили подушки, мать легла на него, как на постель, и почти лишилась чувств; в таком положении ее дотащили до ямского двора [58] Ямской двор – почтовая станция, с местом для отдыха ямщиков (постоялым двором) и конюшней. в Шуране. Мать моя дала сто рублей своим провожатым, то есть половину своих наличных денег, но честные люди не захотели ими воспользоваться: они взяли по синенькой (по пяти рублей ассигнациями) на брата. С изумлением слушая изъявления горячей благодарности и благословение моей матери, они сказали на прощанье: «Дай вам Бог благополучно доехать!» – и немедленно отправились домой, потому что мешкать было некогда – река прошла на другой день. Все это подробно рассказала мне Параша. Из Шурана в двое суток мать моя доехала до Казани, остановилась где-то на постоялом дворе и через полчаса уже была в гимназии.

Много, много есть необъяснимого на свете. Бывают чудеса и в наш неверующий век! – произнес наш хозяин, отставной моряк, прохаживаясь взад и вперед по столовой. В подтверждение своих слов он рассказал нам следующий случай из его жизни. – Я был мичманом [59] Мичман – первый офицерский чин в морской службе. , молодым, веселым юношей. Плавание наше в тот раз было очень трудное и опасное. Океан угрюмо шумел… Я отлично помню тот вечер. Наш командир был очень добрый человек, но суровый на деле и взыскательный. Мы страшно боялись его… Всё кругом было спокойно. Матрос зажег нам лампу. В окна каюты долетали сердитые брызги океана.