Селафиил - Путь Святых Отцов

В столицах и культурных центрах империи впоследствии действительно многие потянулись к крайним формам аскетизма из-за обмирщения церковной жизни, причем иногда это происходило без какой-либо связи с монашеским движением в Египте. Последнее, между прочим, свидетельствует о том, что идея аскетического подвига к началу IV века уже витала в воздухе. Красноречив в этом смысле пример преп. Марка Афинского. Этот афинянин «стихийно» сделался пустынножителем около 305 года и достиг таких высот совершенства, что египетским подвижникам было засвидетельствовано свыше, что преп. Марку нет равного между пустынниками и вообще аскетами. Сей преп. Марк, как бы объясняя мотивацию своего ухода из мира, говорил о своем пустынном уединении: «Благословен Бог, приведший меня на сие святое место, дабы я не умер в моем отечестве и не был погребен в земле, оскверненной многими грехами... Горе земле, потому что христиане на ней таковыми только по имени нарицаются, а на деле не таковы!» («Жития святых, изложенные по руководству четьих-миней св. Димитрия Ростовского», Москва, 1906 г.; «Житие преп. Марка Афинского», день пятый, месяц апрель).

Частные случаи и мотивы ухода из мира могли быть различными, но монашеское движение, в его целом, есть добрый плод всей предшествовавшей эпохи гонений и мученичества, плод вызревший именно к этому времени и расцветший на аскетической почве, существовавшей с апостольских времен и особенно хорошо сохранившейся в Египте. По нашему суждению, монашество в принципе не могло быть плодом обмирщенного общества. Монашество есть добрый плод гонимой Христианской Церкви первых трех столетий.

Сначала возникло монашество, и только потом, спустя значительное время, в христианском обществе сформировалось его идейно-нравственное обоснование, а не наоборот. Это идейно-нравственное обоснование монашества было и остается следующим: монашество есть бескровное мученичество, добровольное страдание и смерть для этого мира. С первохристианских времен, мученики были окружены наибольшим почитанием среди прочих святых. Их смерть, воспринимаемая как крещение кровью, свидетельствовала о смерти и воскресении Иисуса Христа. Так как в константиновскую эпоху гонения прекратились и мучеников больше не стало, то христианское общество восприняло монашество как форму нового бескровного мученичества.

Само монашество сфокусировало в своем мировоззрении все лучшие идеи и нравственные порывы Богооткровенной религии, как Ветхого, так и Нового Заветов. Здесь и желание достичь подлинного самопознания (Сравни: Втор. 15:9), и тема исхода (Авраама из земли своей и народа Израильского из Египта), и желание вступить в невидимую брань уже не с людьми, а с духами злобы (Сравни: Ефес. 6:12), царствующими в местах безлюдных. Но главным нравственным мотивом монашеского движения было и остается стремление к покаянию и богообщению – к непрестанному покаянному молитвенному деланию. В этом ключе осмыслил монашество и соборный разум Церкви. Шестой Вселенский Собор определил монашеское житие, как изображающее жизнь покаянную («Правила Православной Церкви», С.-Петербург, 1911 г., т. I., «Правила святого Шестого Вселенского Собора, Трулльского», пр. 43), а Четвертый Вселенский Собор выяснил, что делом монашествующих является упражнение в молитве и посте и хранение душевного безмолвия (Там же, «Правила святого Четвертого Вселенского Собора, Халкидонского», пр. 4).

Важнейшим историческим центром монашества стал Египет, оттуда волны монашеского возрождения покатились в Палестину, Малую Азию и на латинский запад.

Самостоятельно монашество развивалось в Сирии, где для него были характерны особенно суровые формы аскетического подвига. Например, там подвизались так называемые «пасущиеся» и столпники.

Своеобразные формы приобрело монашество в Ирландии и Британии до распространения там латинских обрядов и уставов. Кельтское монашество пользовалось таким уважением, что игумен и даже игумения монастыря почитались выше епископа.

В более поздние времена центрами монашеской жизни стали Константинополь (о чем уже мы знаем по жизнеописанию преп. Феодора Студита) и святая гора Афон.

В этом Отделе мы будем говорить о представителях аскетической письменности IV–VIII столетий. Писатели-аскеты, жившие позже, будут разбираться при обзоре соответствующих периодов.

Если аскетическая традиция всегда наличествовала в Церкви, если монашество существовало и до начала IV века, то монашеская литература и даже просто специальные сочинения по аскетике появились все-таки только в эпоху монашеского возрождения IV века. Именно к этому времени аскетическое направление ответвилось от общехристианской письменности, носившей в первые века смешанный характер.

Довольно быстро монашеская литература стала распространяться среди христиан, причем, не только среди монахов, но и среди мирян. И это не удивительно, так как помимо специальных тем, применимых только в условиях иноческой жизни, аскетические сочинения являлись доступными и нужными мирянам пособиями по нравственному богословию и бытовому благочестию.

Нужно сказать, что монашеская литература использует чуть ли не все возможные литературные жанры, что красноречиво свидетельствует о ее жизнеспособности. Так, писатели аскеты облекали свои творения в форму патериков, посланий, писем, слов, бесед, глав и др.

Необходимо отметить следующие особенности монашеской литературы. Если в поздних сочинениях постоянно встречаются ссылки на ранних учителей монашества, то авторы ранних сочинений подкрепляют свои мысли в основном цитатами из Священного Писания (причем, по-преимуществу Нового Завета). Это и понятно, ведь к началу IV века еще не существовало специальной монашеской литературы, на которую можно было бы опираться.

Препоной, на которую натолкнулась патрология при изучении аскетической письменности, стала сложность определения авторства того или иного сочинения или, наоборот, составление библиографии трудов того или иного автора. Причина сего в том, что писатели-аскеты не были, как правило, учеными богословами (в отличие, скажем, от представителей богословских школ), то есть они были вне сферы внимания «академического мира» того времени. Прежде всего их сочинения были достоянием монашеской среды, с академической точки зрения, далеко не прозрачной; отсюда путаница с авторством, датировкой и определением ортодоксальности многих (особенно ранних) аскетических сочинений.

Науке патрологии, как церковной дисциплине, важно прочно стоять на здоровой почве православного предания и, в частности, опираться на сложившуюся и общепринятую церковно-литературную традицию. Поэтому мы не пойдем по дороге современной ультра-ревизионистской патрологии, отрицающей авторство или подлинность чуть ли не всех ранних памятников монашеской литературы.