Франко Нембрини - От отца к сыну. Как передать ребенку христианские ценности

Конечно, поскольку мы католики, прощения мы просим не в ночных мечтаниях, а в церковной общине. И я хочу подчеркнуть, что мы просим у нее суждения и совета даже в таком решении, как прием ребенка в семью, которое, может быть, уже зреет у нас в уме: «Как ты думаешь, хорошо ли будет принять такого ребенка в моей семейной ситуации?» Ты принимаешь решение не один, а подходишь к нему вместе с друзьями. Ты знаешь, сколько в тебе зла, насколько ты слаб; поэтому просить прощения – значит спрашивать у общины: «Что ты об этом думаешь? Как бы ты поступил?» Высшая степень способности принять другого – это услышать от более опытного, чем ты, человека: «Нет, не делай этого, ты не готов, твоя семья не готова, нет нужных условий; я понимаю тебя, меня восхищает твой порыв, твоя щедрость, но не делай этого», – и принять это суждение, последовать ему. Эта высшая степень приятия – послушание друзьям, единству с ними – заставляет тебя отказаться от желанного для тебя, чтобы совершить нечто более великое: принять себя таким, какой ты есть, со всеми твоими ограниченными возможностями.

На что опирается твоя способность принять другого? На сердце, которое вложил в тебя Бог, на твоих друзей и на то, что кто-то принимает тебя самого. За опорой для приятия другого невозможно идти к психологу: если у тебя ее нет, ни один психолог, педагог или социальный работник тебе не поможет. Социальный работник подсобит с бюрократическими сложностями; психолог – специалист, который может посоветовать: «Знаешь, отец Бертон, этого мальчика лучше оставить ночевать одного, после всего того, что ему пришлось пережить», – или наоборот: «Лучше ему не оставаться в комнате одному на целую ночь». Может быть, это очень важный совет, на который знаний отца Бертона не хватает, но вы же понимаете, что он – лишь вспомогательное средство! Мне кажется, очевидна грань между прощением, которое переживает сам отец Бертон, и средствами, способными помочь ему в работе. Методики – прекрасная вещь, ведь часто нам действительно приходится иметь дело с отчаянными случаями; но они – только средства. Обращайся к психологу, обращайся к кому хочешь: все это средства. Пожалуйста, не стирайте здесь границы, иначе запутаемся вовсе… и в конце концов окажется, что единственным законным опекуном может быть признано государство! И тогда – игра окончена: победа за диктатурой государственности, ставящей государство превыше семьи.

Если мы твердо стоим на ногах, то можем преодолеть все – даже поражения. Можем преодолеть даже то самое «отвращение», о котором говорил один из вас. Действительно, в нас может возникнуть отвращение к приемному ребенку, которого мы начинаем ненавидеть, на которого смотрим как на самое ужасное из поражений, потому что он воплощает в себе несбывшиеся благие намерения, двигавшие нами когда-то. Но будем честны с самими собой: кто из нас ни разу не испытывал отвращения к детям, к мужу, к жене – пусть лишь в какие-то моменты, в особых обстоятельствах? Если бы каким-то чудом мы вдруг увидели все зло, на которое способны, то провалились бы сквозь землю от стыда. Или, может быть, кто-то полагает, что в нем нет зла? Иногда я говорю в шутку: мне не очень-то хочется идти в рай, где откроется все зло, которое я совершил; мне будет стыдно до смерти – ведь вокруг, скорее всего, будут знакомые люди… Надеюсь, там не будет видно все мое прошлое, оно будет погребено под спудом, и мы сможем наслаждаться компанией друг друга. Но шутки в сторону, всем нам есть чего стыдиться. Важно, чтобы при этом мы были окружены такими друзьями, которые все равно нас прощают, которые любят нас, несмотря на то что мы испытываем отвращение.

В отношениях с детьми вовсе не нужно всеми силами утверждать свою способность любить, нужно утверждать, что кто-то любит нас. Единственное, о чем я действительно могу свидетельствовать, – любовь Божия, а не моя собственная. Я могу лишь показать (детям, жене, всем) то «верное объятие», которое исходит от Бога, то есть общину друзей, которыми я окружен. Для меня это движение Comunione e Liberazione, для других что-то другое, у каждого компания своя; но если она заключает в себе верность Бога, то охватывает всю жизнь. Каков срок твоей верности? Она не дотянет и до сегодняшнего вечера. Мы ограниченны, мы такими рождены, зло у нас в крови, так что оно не должно ни удивлять нас, ни чрезмерно возмущать. Бог поступил смелее нас: Он дал нам детей – зная всю нашу подноготную, зная, какое зло гнездится в нас. Или, вы думаете, Он лишь потом спохватывается? Нет, Он создал нас и знает о нас абсолютно все. И все равно дает нам детей!

Оглядываясь на события последних месяцев – таинственных месяцев, отмеченных кончиной отца Джуссани, с которым многих из нас, в том числе и меня, связывали близкие отношения, и Папы Иоанна Павла II, – каждый оказался перед радикальным вопросом. Или, по крайней мере, я перед собой этот вопрос поставил. Когда умирает человек, которого в каком-то смысле воспринимаешь как старшего, на тех, кто его любит, ложится великая ответственность. Сама природа смерти ставит других людей в положение, которое иначе было бы невозможным. Когда умирает отец (так было для меня), он вверяет ответственность тебе: в этот момент ты окончательно становишься взрослым. Так случилось, когда умерли мои родители. Наверное, то же пережили и Апостолы, когда Иисус сказал им: «Лучше для вас, чтобы Я ушел, – вы станете тем, чем должны стать» [15] См.: Ин. 16: 7. . Поэтому факт смерти отца Джуссани и Папы, этих двух величайших отцов, величайших воспитателей, требует, чтобы мы окончательно взяли на себя огромную ответственность – как родители и как воспитатели. Я хотел бы сделать три замечания.

На чем основывается учительство, дошедшее до нас через этих великих людей и через всю традицию Церкви? На доверии и внимании к сердцу и нашей личности, потому что наше сердце в глубине доброе. Бог дал нам появиться на свет с добрым сердцем, похожим на Его сердце, – хотя мы и можем его предать. Мое первое открытие при встрече с христианством заключалось именно в этом: мое сердце, а потому и сердце каждого человека, которого я встречаю на пути, устроено так, сотворено ради великой любви к истине. Оно сотворено из бесконечной жажды познания того, что есть добро и зло, жизнь и смерть, радость и боль. Оно сотворено из желания познать истину вещей, как в большом, так и в малом.

Когда я смотрю на своего сына, когда думаю о звездах и о смысле мира, во мне, как и в любом человеке, желание истины моментально становится желанием блага. Я хочу, чтобы жизнь была благом для меня и для всех людей – моих братьев. Воля к благу, желание блага – вот то, что составляет нас; по утрам мы встаем с постели и идем на работу, чтобы искать это благо, чтобы время становилось полезным! С такой надеждой, пусть даже неосознанной, мы встаем каждое утро. Мы желаем, чтобы время не прошло впустую, чтобы день принес благо, был созидательным для нас и наших братьев. Кроме надежды на благо, не существует иной причины, которая позволила бы осмелиться дать жизнь детям. Мы должны помнить, что природа нашего сердца это желание познавать истинное, любить благое и созидать доброе.