Франко Нембрини - От отца к сыну. Как передать ребенку христианские ценности

На дворе была ужасная зимняя ночь. Гром оглушительно гремел, молнии догоняли одна другую, все небо было охвачено огнем. Холодный, порывистый ветер свирепо завывал, вздымая огромные облака пыли и заставляя деревья на полях плакать и стонать.

Пиноккио очень боялся грома и молнии, но голод был сильнее страха. Он прикрыл за собой дверь, взял подходящий разгон и за каких-нибудь сто прыжков очутился в деревне, правда, при этом он тяжело дышал и высунул язык, как добрая охотничья собака.

Мы видели, как с потерей отца между Пиноккио и реальностью пролегла черта непреодолимой враждебности: очаг оказывается нарисованным, яйцо играет с ним злую шутку. Сама реальность, конкретные вещи не выполняют своих благих обещаний. Голод, вопрос, заключенный в сердце, не находит ответа. В такой ситуации можно надеяться на некую солидарность, на человеческую дружбу. Но вскоре наш герой обнаруживает, что и отношения с людьми лишены твердого основания. Без общего отца – разве можно быть братьями? Чтобы быть братьями, необходим отец. Без единого для всех Отца братство становится невозможным. Дружба между людьми становится немыслимой, связь между людьми подрывается изнутри и складывается в нечто совершенно противоположное. В Библии мы найдем такой образ – это Вавилонская башня. Восстание против Бога влечет за собой невозможность общения между людьми: они перестают понимать друг друга. То же происходит и с Пиноккио. Он идет в деревню, в человеческое сообщество, туда, где есть люди, где каждый ожидает хоть какого-то понимания, какой-то солидарности: ведь там твои братья, там-то кто-нибудь обязательно поможет!

Деревня лежала темная и покинутая. Лавки были закрыты, двери домов закрыты, окна закрыты. На улицах не было даже собаки. Все выглядело вымершим.

Таким становится мир без отца.

Пиноккио, голодный и отчаявшийся, подошел к одному дому, потянул за дверной колокольчик и позвонил, думая про себя: «Авось кто- нибудь да выглянет».

Действительно, в окне показался старик в ночном колпаке. Он сердито крикнул:

– Что вам тут нужно в этакую пору?

– Будьте так добры, подайте мне кусок хлеба.

– Подожди меня, я сейчас вернусь, – сказал старик.

Он решил, что имеет дело с одним из…

Недоразумение! Люди больше не понимают друг друга. Пиноккио на самом деле испытывает голод, но и старик, который ему не верит, отчасти прав.

Он решил, что имеет дело с одним из тех забубенных бродяг, которые забавы ради ночью звонят в квартиры и отрывают честных людей от спокойного сна.

Через полминуты окно снова открылось, и старик крикнул:

– Становись под окно и подставь свою шляпу!

Пиноккио незамедлительно снял свой колпак. И тут на него обрушился поток воды, который промочил его насквозь от головы до пят, как горшок с засохшей геранью.

Мокрый, словно его только что вытащили из водосточной трубы, вернулся он домой, еле живой от усталости и холода. Он сел и протянул свои продрогшие и грязные ноги над жаровней с раскаленными углями.

И теперь мы на третьем, самом ужасающем, уровне отрицания. После того как утрачена дружественность реальности, утрачена дружба с людьми, наступает трагедия трагедий – теряется дружба с самим собой. Тот, кто совершает грех, поступает против себя самого, говорится в Евангелии. Грех – не проблема непослушания Богу или хулы по отношению к Нему. Зло, удаленность от истины, отрицание истины отрывает нас от нас самих, разрушает нас самих, наносит вред нам самим. И так наш Пиноккио, хвалившийся независимостью от отца, оказывается врагом всему и всем, но в первую очередь – врагом самому себе. Не осознавая ничего, он засыпает, и во сне у него обугливаются ноги. Он сгорает, тлеет, сходит на нет, возвращается к той судьбе, которая была ему уготована низкой, безнадежной мыслью мастера Вишни: полено, кусок дерева, годный к тому, чтобы бросить его в огонь и обогреть комнату. Пиноккио сгорает, обращается в пепел. Кажется, все заканчивается здесь, «ничто» побеждает.

Так он уснул. И во сне его деревянные ноги загорелись, обуглились и, наконец, превратились в золу.

Как по-разному мы можем в жизни спать, не осознавая себя самих и того, что окружает нас, не осознавая нашей ответственности! И в конце концов жизнь оказывается не чем иным, как сном, и постепенно превращается в золу, пепел. Последняя часть энциклики Папы, где говорится о Страшном суде, – именно об этом. Что такое Страшный суд? Миг, когда каждый становится тем, чем стремился стать на протяжении жизни. Если всю жизнь ты спал, протянув ноги над жаровней с раскаленными углями, Страшный суд над тобой будет заключаться в том, что ты – пепел, ты ничто. Это ад.

А Пиноккио спал и храпел так, словно это были не его ноги, а чужие.

В жизни ты можешь спать и храпеть так, словно твое сердце, которому грозит беда, – это чужое сердце, твой разум – чужой разум.

Когда рассвело, он проснулся…

Что может привести нас в чувство? Что пробудит нас, если мы заснули и медленно тлеем? Что воссоздаст утерянное? Что вернет нам обгоревшие ноги, ничтожное и убогое сердце, которое мы сами в себе взрастили, ничтожный и убогий разум? Что возродит нас к истине, к полноте жизни?

Когда рассвело, он проснулся: кто-то стучал в дверь.

Как прекрасно! Каждый день мы можем просыпаться оттого, что кто-то стучит в нашу дверь. Если бы все зависело от нас, мы бы спали до сих пор. Но нет, мы проснулись – оттого, что кто-то постучал в нашу дверь. Кто? Бог! Сам Бог ежедневно стучит в дверь каждого из нас, чтобы мы бодрствовали, жили, бдели неусыпно.

– Кто там? – спросил он, зевая, и начал продирать глаза.

– Я, – ответил голос.

Это был голос Джеппетто.

Несчастный Пиноккио еще не совсем проснулся и поэтому не заметил, что его ноги сгорели. Услыхав голос отца, он без раздумий соскочил со стула, чтобы отодвинуть дверной засов. Но после двух-трех нетвердых шагов упал с размаху на пол. И при падении произвел такой грохот, словно мешок с деревянными ложками, упавший с пятого этажа.

Помните, так же неожиданно происходит у Данте… Сумрачный лес, герой близок к смерти, истлевает, как Пиноккио, обращается в ничто, становится пеплом – и тут видит холм, озаренный солнцем; спасение предстает пред ним – и он пытается подойти к подножию холма, подняться, но приходится отступить. Там герою препятствуют рысь, лев и волчица, здесь обугленные ноги. Это то же самое. Крайняя слабость, изначальная рана, неспособность, заложенная в структуре, не позволяет человеку сделать того, что он даже хотел бы сделать: броситься в объятия к Богу, едва заслышав Его голос, ощутив Его присутствие, возжелав Его присутствия.