Франко Нембрини - От отца к сыну. Как передать ребенку христианские ценности

…упал с размаху на пол.

Притча об Икаре! Древние прекрасно понимали: человеку не дано своими силами достичь Бога, добраться до солнца.

И при падении произвел такой грохот, словно мешок с деревянными ложками, упавший с пятого этажа.

– Отвори! – крикнул Джеппетто с улицы.

– Отец, я не могу, – ответил, плача, Деревянный Человечек и стал кататься по полу.

– Почему не можешь?

– Потому что кто-то сожрал мои ноги.

– А кто их сожрал?

– Кошка, – сказал Пиноккио.

<���…>

– Открой, говорю тебе, – повторил Джеппетто, – а не то, как войду, покажу тебе кошку! – Но я вправду не могу стоять, поверьте мне. Ах, я несчастный, несчастный! <���…>

Джеппетто, предположив, что все эти вопли не более как очередная проделка Деревянного Человечка, решил положить ей конец, влез на стену и проник в комнату через окно.

Потрясающе. Бог входит в жизнь человека совершенно необычным образом. Такого способа человек не мог себе и представить. Мог ли человек, осознавая свою неспособность, невозможность открыть дверь Богу, – мог ли он вообразить, что Бог войдет к нему через окно? Мог ли человек, осознавая свою неспособность стать Богом, помыслить, что Бог сможет стать таким, как он? Мог ли человек, неспособный летать, представить себе, что Бог сойдет на землю и родится в хлеву, станет ребенком и умрет на Кресте, чтобы составить человеку компанию, чтобы спасти его? Бог неизменно входит в историю абсолютно непредвиденным образом, выбивающимся за рамки любых схем: через окно, а не через парадный вход! Нежданно, непредвиденно, бескорыстно.

Он приготовился было, не откладывая в долгий ящик, проучить наглеца, но, когда увидел своего Пиноккио, распростертого на полу и действительно безногого, жалость охватила его. Он взял Пиноккио на руки, обнял его и облобызал тысячу раз. По его щекам в это время катились крупные слезы, и он сказал, всхлипывая:

– Мой Пиноккушка, как это ты ухитрился спалить себе ноги?

Народ Мой, что ты наделал? Куда ты забрел? Пиноккио начинает рассказывать ему всю свою историю…

И бедный Пиноккио заплакал и завыл так громко, что было слышно за пять километров. Джеппетто, который из всей этой бредовой речи понял только одно…

Что его мучает сильнейший голод! В конце концов, Бог смотрит не на бесконечную череду небылиц, которые изливает ему Пиноккио. Он смотрит на него самого и видит его нужду, принимает к сердцу его нужду. Бог – милосердие, Он обнимает человека в его нужде.

Джеппетто <���…> вытащил из кармана три груши, подал их Пиноккио и сказал:

– Эти три груши, собственно говоря, мой завтрак, но я охотно отдаю их тебе. Съешь их на здоровье.

И человек – тотчас, в тот самый миг, когда Бог идет навстречу ему, перелезает через окно, обнимает его, прощает, целует и теперь отдает ему Свой завтрак, чтобы тот утолил голод, – человек уже возгордился и думает, что все вокруг обязаны служить ему.

– Если вы хотите, чтобы я их съел, то очистите их, пожалуйста.

Даже перед лицом Бога человек немыслимым образом выражает претензии. Биффи делает одно из самых парадоксальных своих предположений: «Иногда кажется, что, даже когда человеку удастся в конце времен попасть в рай, он и там будет привередливо оглядываться вокруг, всем своим видом давая понять, что видал места и получше в своих краях». Мы действительно такие: мы способны войти в рай с видом человека, видавшего места куда более приглядные.

Затем Джеппетто дарит Пиноккио букварь. Букварь – это разум; человеку доверен разум, то есть способность рассуждать, способность быть. Школа – обретение самосознания, путь к познанию добра и зла. Приобщение к жизни Бога, то есть Джеппетто, участие в познании добра и зла, то есть истины, истинной жизни. Именно такой должна быть настоящая школа. Пиноккио дает миллион обещаний, как всегда делают люди… Что же позволяет людям после всех обещаний избежать такой детали, как обязанности повседневной жизни?

Представление о том, что завтра они сотворят невесть какие великие вещи.

– Я куплю своему отцу красивую новую куртку, желательно из золота и серебра, с пуговицами из самоцветных камней.

Прекрасные намерения! Жаль лишь, что они столь же прекрасны, сколь неосуществимы. Скромное намерение пойти в школу было бы гораздо более серьезным и достойным. Вместо этого мы видим сцену с синьором Манджафоко: привлеченный кукольным театром, Пиноккио продает букварь, который купил ему Джеппетто, расставшийся для этого со своей курткой. Продавая букварь, Пиноккио продает свой собственный разум – для того, чтобы участвовать в кукольном театре. Мы можем отдать разум, душу, совесть… но правильнее сказать – именно разум!.. мы можем отказаться от своего разума, потому что нам бесконечно проще и удобнее участвовать в кукольном театре, позволить со всех сторон обвязать себя ниточками и жить под руководством различных кукловодов этого мира, ожидая, что в конце Манджафоко бросит нас в огонь и поджарит себе барашка. Манджафоко – альтернатива отцу. И здесь тоже третьего не дано: или отец, или хозяин; или Джеппетто, или Манджафоко; человек или зависим от Бога и свободен от всего остального, или свободен от Бога и раб всего и всех – раб тех многочисленных Манджафоко, которых предлагает нам сегодняшний мир.

Потом – простите меня, но я должен переходить к завершению – Коллоди помещает один за другим эпизоды: спасение, приходящее от Манджафоко, эпизод с монетами, котом и лисой – образами тайны зла, дьявола – и, наконец, повешение, где как в зеркале отражаются события Страстной Пятницы: «Ах, отец мой!.. Если бы ты был здесь…» В крике Пиноккио невозможно не услышать крик Христа на Кресте: «Отче Мой, почему Ты оставил Меня?» [35] См.: Мк. 15: 34. – и, как и тогда, вся земля объята мраком. Потом Пиноккио неожиданно спасается, возвращается к жизни благодаря вмешательству невероятной Феи – невероятной, ибо обладающей лазурными волосами. Она – не что иное, как Церковь, присутствие необычное и таинственное, на первый взгляд даже противоречивое. На всем пути от жертвы Пиноккио / Христа (этот эпизод словно делит сказку на Ветхий и Новый Завет) до его возвращения к отцу она будет сопровождать Деревянного Человечка, являясь всякий раз, когда возникнет необходимость. Она будет приходить со своими требованиями, со своими поучениями, со своими лекарствами (как Иисус, приносящий Таинства) – конечно, горькими, и иногда Пиноккио будет отказываться их принимать. Но Церковь и ее лекарства всегда рядом с ним, наготове, чтобы в нужный момент вернуть его на верный путь. Фея с лазурными волосами присутствует в рассказе вплоть до той потрясающей финальной главы, когда Пиноккио наконец возвращается в дом отца (которого не случайно он найдет в океане, среди воды: это тайна Крещения, возрождение жизни из воды). В конечной эсхатологической сцене Пиноккио проснется и с тихой и смиренной улыбкой увидит в углу комнаты старую, безжизненную куклу, обнаружив при этом, что сам стал обыкновенным мальчиком из плоти и костей, настоящим сыном своего отца.