Фридрих Шлейермахер - Речи о религии к образованным людям, ее презирающим. Монологи [сборник]

В благодарном сознании, что, если некогда придет это время, как бы далеко оно еще ни было, его наступление будет отчасти обязано и тем усилиям, которым вы посвящаете вашу жизнь, – позвольте мне еще раз обратить ваше внимание на прекрасный плод вашего труда; позвольте еще раз свести вас к возвышенной общине истинно религиозных душ, которая, правда, теперь рассеяна и почти невидима, но дух которой все же властвует повсюду, где хоть немногие собраны во имя Божества. Есть ли в ней что-либо, что не вызывало бы в вас восхищения и уважения, – в вас, друзьях и поклонниках всего прекрасного и благого! – Они между собой – академия священнослужителей. Обнаружение святой жизни, высшее для них, каждый из них рассматривает как искусство и предмет изучения; и Божество из своего бесконечного богатства оделяет при этом каждого особым призванием. С общим пониманием всего, что принадлежит к священной области религии, каждый сочетает, как надлежит художникам, стремление совершенствоваться в какой-либо ее отдельной части; благородное соперничество господствует здесь, и потребность представить что-либо достойное такого собрания заставляет каждого усердно и добросовестно усваивать все, что относится к его специальной области. С чистым сердцем оно удерживается в душе, сосредоточенно приводится в порядок и с небесным искусством развивается и совершенствуется, и потому на все лады и отовсюду звучит признание и хвала бесконечному; с радостным сердцем всякий несет сюда самые зрелые плоды своего размышления и созерцания, своего постижения и чувствования. Они между собой – хор друзей. Каждый знает, что и он есть часть и орудие вселенной, что и в нем открывается ее божественное действие и божественная жизнь. Поэтому он видит в себе достойный предмет внимания для всех остальных. Все связи вселенной, которые он воспринимает в себе, все элементы человечества, которые в нем своеобразно формируются, все открывает он со священным трепетом, но и с радостной готовностью, чтобы каждый входил и созерцал это. Зачем им скрывать что-либо друг от друга? Все человеческое священно, ибо все оно божественно. Они между собой – союз братьев, – или вы знаете более интимное выражение для полнейшего слияния их натур, не в целях бытия и действования, а в целях ощущения и понимания? Чем более каждый из них приближается к вселенной, чем более каждый выявляет себя другому, тем более они сливаются в единстве; ни у кого нет обособленного сознания, каждый одновременно обладает и сознанием другого; они уже не только люди, но и человечество, и выходя за пределы самих себя, торжествуя над самими собой, они на пути к истинному бессмертию и вечности.

Если вы нашли что-либо более возвышенное в какой-либо иной области человеческой жизни или в какой-либо иной школе мудрости, то сообщите мне; ведомое мне я передал вам.

Что человек, объятый непосредственным общением с высшим, должен быть для вас всех предметом почитания и даже благоговения, – что никто, способный хоть сколько-нибудь понимать это состояние, не в силах удержаться при его созерцании от этих чувств, – это стоит выше всяких сомнений. Вы можете презирать всякого, чья душа легко и целиком заполняется мелочными вещами; но тщетно будете вы пытаться низко оценивать того, кто вбирает в себя величайшее и питается им. Вы можете любить или ненавидеть всякого, смотря по тому, идет ли он с вами или против вас на ограниченном пути деятельности и образования; но даже лучшее из чувств, порождаемых равенством, не сможет укрепиться в вас в отношении к тому, кто так превосходит вас, как человек, ищущий в мире высшее существо и стоящий высоко над каждым, кто не находится в том же состоянии. Вы должны, как говорят мудрейшие среди вас, даже против воли почитать добродетельного, который по законам нравственной природы стремится подчинить конечное бесконечным требованиям; но если бы даже было возможно найти в самой добродетели нечто смешное, в силу противоположности между ограниченными силами и безграничным начинанием, – вы все же не сможете отказать в почитании и благоговении тому, чьи органы открыты вселенной и кто, чуждый всякой борьбы и противоположности, возвышаясь над всяким незавершимым стремлением, проникнутый воздействиями вселенной и сливаясь с ней воедино, отбрасывает на вас неискаженный небесный луч, когда вы созерцаете его в этот драгоценнейший миг человеческого бытия. Вынудит ли в вас изложенная мною идея сущности и жизни религии то почитание, в котором вы так часто отказывали ей в силу ложных представлений и обращая внимание на случайные вещи; побудят ли вас к более глубокому созерцанию нашего бытия и развития мои мысли о связи этой, всем нам присущей склонности со всеми остальными прекрасными и божественными задатками нашей природы; как будете вы судить с указанной мною высшей точки зрения о том непонятном возвышенном общении душ, где каждый, пренебрегая славой своего произвола и исключительным обладанием своей духовной самобытностью и тайной, добровольно отдается другим и открывается их созерцанию как создание вечного и всеобразующего мирового духа; будете ли вы восхищаться ею как святейшей формой общения, более высокой, чем всякое земное соединение, более святой, чем самый нежный союз дружбы отдельных нравственных сознаний; увлечет ли вас, следовательно, к молитвенному поклонению религия как целое, с ее бесконечностью и божественной силой, – обо всем этом я не спрашиваю вас; ибо я уверен в силе самого предмета, который нужно было только освободить от всех искажающих облачений, чтобы он стал действовать на вас. Но теперь, в завершение, мне предстоит выполнить новое дело и одолеть новое препятствие. Я как бы хочу повести вас к Богу, ставшему плотью; я хочу показать вам религию, поскольку она отказалась от своей бесконечности и выступает среди людей часто в убогом образе; вы должны открыть религию в религиях; в том, что́ стоит перед вами лишь в земном и нечистом виде, вы должны отыскать отдельные черты той же небесной красоты, образ которой я пытался обрисовать.

Если вы обратите взор на современное положение вещей, где дробления церкви и различия религии почти всюду совпадают, и религия и церковь кажутся неразрывно связанными в своем обособлении, – где существует столько же вероучений и исповеданий, сколько церквей и религиозных общин, – то вы легко склонитесь к мысли, что в моем суждении о множественности церквей вместе с тем уже высказано суждение о множественности религий; но этим вы совершенно превратно истолковали бы мое мнение. Я осудил множественность церкви; но, показав из существа дела, что здесь теряются все строго и резко обособляющие очертания, исчезают все определенные подразделения, и что не только все должно по духу и взаимному участию быть одним неразрывным целым, но и что действительная связь должна развиваться все шире и все более приближаться к указанному высшему всеобщему единству, я тем самым уже допустил, как нечто необходимое и неизбежное, множественность религий и определенные различия между ними. Ведь для чего же истинная внутренняя церковь должна быть единой? Не для того ли, чтобы каждый мог созерцать и узнавать религию другого, которую он не может созерцать, как свою собственную, так как во всех своих отдельных проявлениях она представляется отличной от его религии? А для чего должно быть единым и внешнее общение, в переносном смысле называемое церковью? Для того, чтобы каждый мог отыскивать в ней религию в той форме, которая более всего соответствует заложенному в его душе смутному задатку; и это зерно должно же иметь определенный характер, если оно может быть оплодотворено и пробуждено лишь воздействием того же определенного характера. И именно потому под этими различными явлениями религии не могли разуметься просто отдельные куски, которые различны лишь по числу и величине и, сведенные воедино, составили бы однообразное, впервые лишь подлинно завершенное целое; ибо тогда каждый в своем естественном развитии сам собою доходил бы до того, что принадлежит другому; религия, которую открывает ему другой, превратилась бы в его собственную и слилась бы с ней воедино, и церковь, которая и с развитой мною точки зрения есть неизбежное для каждого религиозного человека общение со всеми верующими, была бы лишь преходящим учреждением, своим собственным действием устраняющим само себя, – тогда как я отнюдь не хотел мыслить или изобразить ее таковою. Таким образом, я исходил из множественности религий, и, вместе с тем, я нахожу ее обоснованной в существе религии.