Фридрих Шлейермахер - Речи о религии к образованным людям, ее презирающим. Монологи [сборник]

И как оно может погибнуть? Правда, его живой дух часто и подолгу дремлет и в состоянии оцепенения укрывается в мертвую оболочку буквы, но он всегда снова просыпается, как только погода в духовном мире благоприятствует его оживлению и приводит в движение его соки; и потому он еще часто будет возвращаться и принимать все новые формы. Основная идея всякой положительной религии сама по себе вечна и всеобща, ибо она есть составная часть бесконечного целого, в котором все должно быть вечным; но все ее развитие и бытие во времени не может быть в том же смысле всеобщим и вечным; ведь, чтобы именно в этой идее видеть центр всей религии, – для этого необходимо не только определенное направление сознания, но и определенное состояние человечества. Если это состояние погибло в свободной игре вселенской жизни, и если развитие идет далее так, что оно уже не может вернуться, то и данное отношение не может более удержать того значения в сознании, в силу которого оно ставило в зависимость от себя все остальные, и тогда эта форма религии уже не может далее существовать. Это уже давно случилось со всеми ребяческими религиями, относящимися к тому времени, когда у человечества еще не было сознания его органических сил: их приходится теперь собирать, как памятники прошлого, и складывать в архив истории; их жизнь прошла и никогда не вернется. Христианство, которое возвышается над всеми религиями, более исторично и более смиренно в своем величии: оно открыто признало бренность своего временного бытия. Настанет время, – говорит оно, – когда уже не будет речи ни о каком посреднике, и когда Отец будет властвовать во всем. Но когда же придет это время? Я, по крайней мере, могу лишь думать, что оно лежит вне всякого времени. Сознание, что все великое и божественное в человеческих вещах подвержено порче, есть одна половина первичного созерцания христианства; наступит ли действительно время, когда она – я не хочу сказать: не будет совсем восприниматься – но не будет бросаться в глаза? Когда человечество будет двигаться вперед столь равномерно и спокойно, что почти нельзя будет заметить, как случайный противный ветер отгоняет его несколько назад в великом океане, который оно пересекает, и только знаток, высчитывающий его движение по звездам, будет знать это, остальные же, смотрящие невооруженным глазом на сами события, не будут непосредственно замечать регресс в человеческих отношениях? Я хотел бы, чтобы это было так, и при этом условии я охотно стоял бы над развалинами той религии, которую я почитаю. Что некоторые блестящие и божественные точки суть первичные носители всякого исправления этой порчи и всякого нового и более тесного сближения конечного с Божеством, – это есть вторая половина исконной христианской веры; и наступит ли когда-либо время, когда сила, влекущая нас к высшему существу, будет столь равномерно распределена между всей массой человечества, что те, которых она движет сильнее, перестанут иметь значение посредников для других? Я хотел бы этого и охотно готов был бы сравнять всякую возвышающуюся здесь вершину; но это равенство, конечно, возможно еще менее, чем какое-либо иное. Время упадка предстоит всему земному, будь оно даже божественного происхождения; новые посланцы Божии будут нужны, чтобы с большей силой привлечь к себе отступившее назад и небесным огнем очистить испорченное; и каждая такая эпоха будет палингенезией христианства, будет пробуждать его дух в новой и более прекрасной форме.

Но если всегда будут существовать христиане, должно ли в силу этого христианство быть безграничным в своем распространении и господствовать над человечеством как единственная форма религии? Оно отвергает это узкое единовластие; оно настолько почитает каждый из своих собственных элементов, что охотно склонно созерцать в нем средоточие особого целого; оно не только хочет до бесконечности созидать в себе многообразие, но готово созерцать и вне себя все то, чего оно не может развить в себе. Никогда не забывая, что лучшее доказательство своей вечности оно имеет в собственной подверженности гибели, в своей собственной, часто грустной истории, и всегда ожидая спасения от несовершенства, которое в данное время теснит его, пусть оно радостно взирает на возникновение, вне места этой порчи, новых, более юных и, если возможно, более сильных и прекрасных форм религии, – на их возникновение в тесном соседстве с ним, во всех пунктах, и даже в тех областях, которые кажутся ей крайними и сомнительными границами религии вообще. Религия религий не может собрать достаточно материала для своего чистого влечения ко всему человеческому; и как нет ничего более нечестивого, чем требование единообразия в человечестве вообще, так нет ничего более нехристианского, чем искание единообразия и религии.

Пусть люди созерцают Божество и поклоняются ему всеми способами. Многие формы религии могут переплетаться между собой или существовать во взаимном соседстве; и если необходимо, чтобы каждая в определенное время получала реальность, то было бы, по крайней мере, желательно, чтобы во всякое время люди могли чуять многие из них. Лишь редко могут быть великие мгновения, когда все соединяется, чтобы обеспечить одной из них широко распространенную и длительную жизнь, когда одно и то же воззрение одновременно и с непреодолимой силой развивается в большой массе людей, и многие проникаются единым впечатлением от Божества. Но чего нельзя ждать от времени, которое столь явственно есть граница между двумя различными порядками вещей? Когда минует огромный кризис, быть может, окажется, что он принес с собой и такое мгновение; и чающая душа, которую носят в себе пламенные умы нашего времени, созерцая творческий гений, быть может, уже теперь могла бы указать пункт, который должен для будущих поколений стать средоточием их общения с Божеством. Но как бы то ни было, и как бы долго ни пришлось еще ждать такого мгновения, – новые формы религии, будут ли они подчинены христианству, или станут рядом с ним, должны возникнуть, и притом скоро, – даже если еще долго их можно будет воспринимать лишь в отдельных и беглых проявлениях. Из ничего всегда исходит новое творение, и ничто есть религия почти во всех участниках нынешнего мира, в которых зачинается сильная и богатая духовная жизнь. Во многих началом ее развития будет какой-либо из бесчисленных поводов, и возникнув на новой почве, она приобретет новую форму. Только бы прошло время сдержанности и робости! Религия ненавидит одиночество, и особенно в пору своей юности, которая ведь для всего живущего есть время любви, она погибает от иссушающей тоски. Если она разовьется в вас, если вы осознаете в себе первые следы ее жизни, – то вступите тотчас же в единую и неделимую общину святых, которая включает в себя все религии и в которой только и может созревать каждая из них. Вы думаете, что так как она рассеяна и далека, то и вам придется тогда говорить нечестивым ушам? Вы спрашиваете, какая форма языка достаточно потаенна, речь ли, или письмо, действие, или тихая мимика духа? Все – отвечаю я, и вы видите: я не страшился пользоваться самым громким языком. В каждом средстве выражения святое остается тайным и скрытым от непосвященных. Пусть они грызут шелуху как могут; но не препятствуйте нам поклоняться Божеству, которое будет в вас.