Стецкевич М.С. - Свобода совести [Невычитанная калибрятина]

Это означало, что многих религиозных обществ, фактически действовавших в духовном пространстве Российской империи, юридически не существовало. Правда, иностранцам, в соответствии со ст. 44 Основных государственных законов, давалось право свободного «отправления веры» с ведома полиции. Никаких специальных правил, в соответствии с которыми можно было получить «высочайшее со

220

изволение» на зачисление в разряд «терпимых», не предусматривалось. Поэтому, как полагает М. А. Рейснер, в России практиковалась веротерпимость, основанная не столько на собственно религиозных, сколько на национальных признаках. Действительно, неправославные исповедания официально именовались «иностранными», в УДДИИ буддизм («ламайская вера») был назван религией, которую исповедуют «некоторые калмыки и буряты» (ст. 1673), армяно-григорианская церковь — церковью «народа гайканского» (ст. 1118). В ст. 45 Основных государственных законов речь, как уже отмечалось, шла о предоставлении возможности славить «Бога Всемогущего» именно народам, равно как и право на самостоятельный церковный брак даровалось «каждому племени и народу (курсив мой. — М. С.), не исключая язычников».

Такого рода национальная веротерпимость (обратной стороной которой являлись ограничения и гонения на старообрядцев и «сектантов», своим существованием нарушавших считавшийся естественным статус православия как единственно возможной религии русского народа) вытекала из достаточно умеренной национальной политики империи. Б. Н. Миронов выделяет несколько этапов в её развитии— до 1830 г., когда она была «толерантной к национальным особенностям и прагматической», переходный период середины века, и с 1863 г. — время форсирования курса на административную интеграцию национальных окраин, языково-культурную интеграцию в форме русификации. Однако изменения в национальной политике не приводили к пересмотру самого принципа терпимости в отношении «иностранных» вероисповеданий.

Вместе с тем «терпимые» исповедания обладали существенно меньшими правами по сравнению с «первенствующей и господствующей» РПЦ. Им категорически запрещался прозелитизм. Ст. 4 УДДИИ гласила, что духовные и светские лица неправославных исповеданий «строжайше обязаны не прикасаться к убеждению совести» лиц, не принадлежащих к их религии (См. также ст. 256, 1110). Ст. 216-217 «Уложения о наказаниях» предусматривали тюремное заключение за оскорбление лицами иностранных исповеданий православного духовного лица, причём даже если оно случилось и не во время богослужения. Если в православном храме «мир и тишину» была обязана «строго охранять местная полиция», то для охраны мест богослужения «иностранных исповеданий» «стража» отряжалась только «по требованию начальства» (ст. 10, 69 Устава о предупреждении и пресечении преступлений).

Кроме того, законом проводилось разграничение между «терпимыми» христианскими и нехристианскими вероисповеданиями. Пе

221

реход из первых в последние был юридически невозможен. За «отвлечение» от христианства в любую другую религию предусматривались столь же суровые наказания, как и за отступление от православия (Уложение о наказаниях, ст. 184-185). Допускались «наставления в правилах своей церкви мусульман и язычников» духовными лицами «терпимых» христианских конфессий, правда, лишь с особого разрешения министра внутренних дел. Такое же разрешение требовалось и для осуществления перехода из одного «терпимого» христианского исповедания в другое (ст. 6 УДЦИИ).

На более низкой иерархической ступени, по сравнению с другими «терпимыми» вероисповеданиями, находилось старообрядчество. Его правовой статус был менее определённым по сравнению с другими христианскими исповеданиями, и «терпелось» оно скорее фактически, нежели юридически. В одной из статей Устава о предупреждении и пресечении преступлений (ст. 55) старообрядцы были прямо названы «заблуждающимися», а православие— «истинной верой», тогда как применительно к другим христианским исповеданиям в законодательных актах подобное противопоставление обычно не делалось. Там же отмечалось (ст. 45), что раскольники не преследуются за «мнения о вере», но им запрещалось «совращать» в раскол и «чинить какие-либо дерзости против Православной церкви». Целый ряд статей данного Устава запрещал старообрядцам организовывать скиты и обители, свободно печатать и продавать богослужебные книги (за исключением печатавшихся в особой типографии), а также осуществлять «публичное оказательство» раскола, под которым понималось совершение крестных ходов и других процессий, ношение икон, пение на улицах и т.д. (ст. 46-59).

Наконец, к последней, третьей группе относились «нетерпимые» исповедания. Их состав не был чётко определен, но в середине XIX в. к числу «вреднейших» относили скопцов, молокан, духоборов, хри-стововеров, субботников. В законодательных актах их, как и старообрядцев, именовали раскольниками, но принадлежащими к ересям, соединенным с «свирепым изуверством и фанатическим посягательством на жизнь свою и других, либо с противонравственными, гнусными действиями». Согласно ст. 203 Уложения о наказаниях они лишались всех прав состояния и ссылались: в случае проживания в Европейской России — в Закавказье, проживания в Закавказье — в Сибирь, а Сибири — в её отдалённейшие места.

М. А. Рейснер обратил внимание на интереснейший парадокс: только два вероисповедания в России были «вполне доступны для перехода к ним всех остальных российских подданных других исповеданий, и это — вера господствующая и вера “особо вредных сект”.

222

Однако если принятие православия законодательно приветствовалось, то официально уйти из него, так и из «терпимого» христианского исповедания, не переходя в господствующую церковь, можно было только в «нетерпимое» исповедание, но ценою ссылки и утраты прав состояния. Только там, в ссылке, человек мог вполне официально не считаться православным. Впрочем, в случае возвращения в лоно «первенствующей и господствующей» церкви сосланные восстанавливались в прежних правах. Но если случалось повторное «отпадение» от православия, то лишение всех прав состояния следовало вновь, а ссылка в Закавказье или отдалённейшие места Сибири приобретала безвозвратный характер (ст. 204 Уложения о наказаниях) .

Применительно к первым двум выделенным группам — господствующей церкви и «терпимым» конфессиям — необходимо отметить следующее: все они, хотя и не в одинаковой степени, подвергались государственному регулированию и не обладали религиозной свободой. В этом смысле дихотомия «государственная церковь — свободные церкви», существовавшая в ряде европейских стран того времени (Англия, Скандинавские государства), и предполагавшая наличие государственного управления лишь одной конфессией, России XVIII-XIX вв. была абсолютно незнакома. Здесь не только Православная церковь, но и «терпимые» исповедания были государственными. Это означало не только получение духовенством ряда конфессий жалованья, подобно духовенству РПЦ, из государственных источников, но и жёсткое регулирование форм религиозной жизни, организационного устройства и даже богослужебной практики.