Илья Шифман - Учение. Пятикнижие Моисеево

Одной из примечательных особенностей Пятикнижия является введение в текст стихотворных фрагментов, а в ряде случаев переход от прозы к стихам и обратно. Вероятно, этот прием восходит к фольклорной традиции; естественно, стихотворный ритм придавал выделенному таким образом отрывку большую силу и выразительность.

Насколько об этом можно судить, для библейского стихосложения

характерны следующие особенности.

Как и в других семитских языках, в еврейском языке в древности

существовало, как можно предполагать, сильное экспираторное ударение. На этой базе здесь, как и повсеместно в семитской древности, развилось тоническое стихосложение, основанное на счете ударных слогов в стихе вне зависимости от количества безударных слогов между ними. Долгота и краткость слогов, их количество между ударениями были средством дополнительной выразительности стиха; они замедляли или ускоряли темп речи. С декламационной точки зрения элементарной структурной единицей стиха было слово. Свободное чередование стихов с различным количеством ударений позволяет думать, что и для музыкального аккомпанемента (а стихи были рассчитаны, несомненно, на рецитацию или пение под музыкальное сопровождение) была характерна свободная метрика. Очевидно, имело место соответствие стиха музыкальной форме. Приведем для ясности только один пример (Исх. 15:2-4):

Одним из важнейших выразительных средств ветхозаветного стихосложения (как, впрочем, во всей древней семитской и — шире — архаической поэтике) был поэтический параллелизм. Ср. в приведенном выше фрагменте:

Моя сила и <���моя> песнь — Яху,

и Он будет мне во спасение!

Обратный параллелизм по формуле:

А-В

В 1-А 1

Он — мой Бог, и я стану восхвалять Его,

Бог моего отца, и я стану возвеличивать Его

Прямой параллелизм по формуле:

А-В

А 1-В 1

Яхве — муж войны,

Яхве — Его имя

Прямой параллелизм

А-В

А-В 1

Колесницы Фараона и его войско Он низверг в море,

и его отборные колесничие утонули в Тростниковом море!

Прямой параллелизм

А-В

А 1-В 1

Поэтический параллелизм восходит, по всей вероятности, к традиции амебейного исполнения, когда чередуются два исполнителя, и последующий варьирует стих, произнесенный предыдущим.

Однако наряду с этим в Библии встречается и такая система стихосложения, в которой поэтический параллелизм отсутствует. Таковы, например, стихи в книге Бытие (9:12-13):

Во многих случаях поэты Пятикнижия сознательно избегают тропов и метафор, следуя стилистике прозаических повествований, о которой мы скажем несколько слов далее. Однако в других ситуациях они достигают значительной художественной выразительности. Образная система такого рода поэтических текстов фольклорна. Достаточно вспомнить сравнение Реувена с потоком бурлящей воды (Быт. 49:4), уподобление Иуды льву (Быт. 49:9) или Дана змее (Быт. 49:17), а Бинйамина волку (Быт. 49:27), вероятно, восходящие к традиционному тотемному символу и т. п. Подобным же образом описывается и Израиль:

Значительный интерес представляют художественные описания, разворачивающиеся в поэтические сцены и портретные изображения. Так, об Иуде (Быт. 49:11-12):

Мощь и великолепие Иосифа поэт изображает, уподобляя его быку (Втор. 33:17):

Все эти образы — фольклорны; обращаясь к ним, поэт остается в рамках традиции, общей для всего сиро-палестинского региона, но, разрабатывая их, применяя их к своему предмету, он добивается, с одной стороны, эффекта узнавания, круга ассоциаций, связанных с данным образом, и с другой, вводя (чрезвычайно скупо) дополнительные детали или рисуя сцену из жизни, он расширяет образную сферу, добивается дополнительного эстетического воздействия.

Повествовательная проза Пятикнижия воспроизводит практически ту же стилистику, ту же манеру изложения, что и происходящие из сиро-палестинского региона надписи исторического содержания, такие, как надпись моавитского царя Меши (сер. IX в. до н. э.), надпись Закара, царя Хамата и Луаша (ок. 800 г. до н. э.), надпись Киламувы, царя Йауди (ок. 825 г. до н. э.). Эта манера вырабатывалась в писцовых канцеляриях, там, где составлялись письма и деловые документы. Однако в неменьшей, а пожалуй, и в большей степени стилистическая специфика прозы Пятикнижия диктовалась воззрениями эпохи.

Наиболее четко выраженной особенностью прозы Пятикнижия является ее предельный лаконизм. Повествователь сознательно избегает какой бы то ни было орнаментировки текста, тропов и эпитетов, живописных описаний и т. п. Его внимание целиком обращено на существо изображаемых событий или предметов, которые описываются строгими и точными терминами.

Естественно, такого рода манера имеет место в родословиях, и здесь она восходит к свойственным родословиям перечислениям (см., например, Быт. 10). Внимание повествователя целиком поглощено генеалогией: кто кого родил, кто чей сын и т. д. Лишь в отдельных случаях составитель родословия делает заметки типа: «А Куш родил Нимрода; он первым был богатырем на земле. Он был могучим охотником пред лицом Яхве; поэтому говорится: как Нимрод, могучий охотник пред лицом Яхве» (Быт. 10:8-9). Это пояснение повествователь считал необходимым ввести в текст, потому что оно объясняет происхождение одного из широко распространенных речений.

Лаконизм свойствен и тем главам, в которых излагается выработанная в храмах система представлений о мире и его происхождении (см. Быт. 1:1-2:3). Очевидно, подобного рода стилистика была вообще характерна для эпистологической словесности эпохи.