Замечания на книгу Мельникова Блуждающее богословие

XII.

„Вопрос о таинстве священства для современных богословов, заявляет Мельников, такой темный непроходимый лес, что они точно слепые бьются в нем о каждое дерево: и во 1-х, даже по вопросу „когда установлено таинство священства в Церкви Христовой, они (повторяет Мельников уже раз высказанное обвинение) разноречат, ― одни утверждают, что священство установлено Христом задолго до Пятидесятницы (м. Григорий, м. Филарет, м. Макарий, еп. Сильвестр, арх. Иннокентий, Матвеев, св. Златоуст, проф. Субботин), другие (иером. Филарет и миссионеры школы Павла Прусского), что „учреждение Христ. Церкви и церковной иерархии последовало в день Пятидесятницы". (стр. 153―160). Во 2-х, одни упорно твердят, что священство вечно и неувичтожимо, а Никон патриарх ― „основатель новообрядческой церкви (Sic!), ― уже в половине 17 века отрицательно отнесся ко всей русской иерархии и даже всей вообще тогдашней русской церкви": ― „все упразднилося святительство, и священство, и христианство ― от мала до велика", заявил он (стр. 160―162). Это „исповедание" Никона „в корень разрушает утверждения миссионеров и богословов господствующей Церкви относительно вечности священства". В З-х, одни учат о неизгладимости священства и неповторяемости его (символическая книга, митр. Василий Смирнский, еп. Сильвестр, митр. Макарий), другие говорят, что священство уничтожимо (киевский миссионерский съезд), особенно когда дело касается беглопоповского священства и Амвросиевского архиерейства, или, вообще, когда священник или архиерей отступает в раскол" (стр. 162―168). В 4-х, „длинный ряд миссионеров (Гринякин, Александров, Картушин, Попов, Озерский, Павел Прусский, Крючков) утверждают, что у еретиков нет благодати священства и вообще благодати св. Духа, но в то же время с не меньшим рвением утверждают, что в еретическом обществе есть, несомненно, благодать хиротонии (Чиннов, Булгаков, Зубарев, Строев, стр. 162―188). В частности в 5-х, „относительно старообрядческой австрийской иерархии одни говорят, что она самозванная, недействительная, безблагодатная (Павел Прусский, игумен Парфений, Е. Антонов, Крючков), а другие (мисс. Головкин, проф. Ивановский, проф. Покровский, архиеп. Антоний Волынский, мисс. Костров, арх. Иаков яросл.) признают, что старообрядческие духовные лица ― это не простые мужики, а поставленные в духовную степень по принятому в церкви чину и порядку" (стр. 188―194).

Таковы немногочисленные, лишь искусственно разбитые на отдельные пункты, разноречия и еретичествование, которые отыскал Мельников в учении Церкви о таинстве священства, но точно ли и эти малочисленные разноречия касаются существа таинства. Все они, как всякому видно ,относятся или к внешней истории института иерархии, или же к вопросу о принятии еретиков 2-го и 3-го чина в сущем сане и без сана, а вовсе не к существу таинства, следовательно, напрасно Мельников торжественно заявляет, что о таинстве священства учение Церкви еретично и неистинно, притом же он и сам достаточно привел выдержек из наших символических книг, характеризующих православное воззрение на это таинство.

Что же касается перечисленных трех пунктов разноречий (говорим трех потому, что 3, 4 и 5 пункты в существе дела касаются одного и того же австрийского священства и лишь искусственно Мельниковым расчленены на несколько), ― то они, по обычаю, существуют не в действительности, а в тенденциозно настроенной голове Мельникова. В самом деле, первое разноречие о начале иерархии, как повторенное, нами уже разобрано ранее и уничтожается самим же Мельниковым, когда он на стр. 160 заявляет, что „когда миссионерам приходилось возражать безпоповцам, утверждающим, что до Пятидесятницы Церковь Христова, подобно безпоповщинскому обществу, была в безиерархическом состоянии, тут миссионеры из всех сил доказывали, что еще до дня Пятидесятницы апостолы обладали во всей полноте властью и дарованиями высшей иерархии, они были первые епископы, поставленные Господом и от Самого Господа получили благодать Духа Святого до Пятидесятницы. Но как только вступал в беседу с миссионерами старообрядец, приемлющий священство, и указывал, что все апостолы, имевшие на себе епископство и получившие от Самого Христа благодать Духа Святаго и всю полноту иерархической власти, уклонились в неверствие Христову Воскресению, но Церковь Божия от сего не разрушилась, как не разрушилась она и при Никоне, когда почти все епископы уклонились в ересь и нечестие; ― миссионеры опять хватались за теорию об епископской благодатной струе, текущей непрерывно по главам епископов со дня Пятидесятницы..." Иначе говоря, сам Мельников до некоторой степени понимает, что об одном и том же предмете в разное время с разных точек зрения можно говорить как бы противоположное, смотря по тому, на какую черту наиболее направляется доказательство и какая черта в предмете по этому делается более выпуклою. Конечно, и миссионеры, и богословы, утверждающие другопреемство благодати епископской от времен Сошествия Св. Духа прекрасно знают о полномочиях апостолов, полученных ими от Христа до Пятидесятницы, а если, в известном случае, не говорят об этом, значит цель беседы требовала обратить внимание на другое. Ведь и сами же старообрядцы, например, утверждая уклонение в неверствие апостолов, как иерархов (в лице Усова), в то же время учат о возжении благодати архиерейства на Амвросии „по ввиде огненных язык нашествию" в лице Павла Белокриницкого, о чем подробнее говорилось нами уже ранее.

Что касается второго разноречия о вечности священства ― когда символические и богословские книги греко-российской Церкви признают, что благодать священства не может быть сглажена и уничтожена, а Никон, коего „православные якобы считают за святого и молятся ему" (стр. 162), уже при своей жизни признал уничтоженным и упразднившимся, то о таком противоречии дозволительно лишь говорить, не уважая самого себя разве весьма малограмотному начетчику, а не Мельникову: если бы Никон и действительно утверждал упразднение священства по поводу назначения крутицкого м. Питирима заведующим оставленною им патриаршею кафедрою, то разве это утверждение касалось вселенской церкви: оно касалось только одной русской, да и то не всей, ибо, конечно, не касалось, как само собой разумеется, самого Никона и его ставленников, а затем выдержка о Никоне, приведенная Мельниковым из сочинения (п. Никон и Царь Алексей Михаилович) Каптерева, по обычаю грешит недомолвкою. Когда Никон употребил приведенное Мельниковым выражение и в какой форме, в форме ли учения, обязательного для членов русской церкви, или иначе? Если бы Мельников это договорил, для всякого ясно было бы, что эти и подобные выражения вырывались у Никона в минуты раздражения, как у человека не сдержанного, но и после и ранее того Никон писал о церкви своей совсем другое (Каптерев п. Никон и ц. Алек. Мих. гл. IX І-го т. и гл. IV 2-го т.). Да и можно ли серьезно говорить об уничтожимости и невечности священства, коему даны обетования вечности самим Господом, только потому, что подобное выражение изречет во гневе какой-либо человек, хотя 6ы и патриарх, такую мысль лишь с определенною целью могут доказывать только приемлющие австрийскую иерархию и то лишь те, которым очень хочется вытолковать прекращаемость иерархии по подобию 180-летнего прекращения ее у них.