Андрей Десницкий - Библия: Что было «на самом деле»?

Миф является средством концептуализации мира – того, что находится вокруг человека и в нем самом. В известной степени миф – продукт первобытного мышления. Его ментальность связана с коллективными представлениями (термин Дюркгейма), бессознательными и сознательными скорей, чем с личным опытом. Первобытная мысль диффузивна, синкретична, неотделима от сферы эмоциональной, аффективной, двигательной, откуда происходят антропоморфизация природы, универсальная персонификация, анимизм, метафорическая идентификация объектов природных и культурных. Универсальное совпадает с конкретно-чувственным… В мифе отождествляются форма и содержание, символ и модель, часто не разделяются и не различаются субъект и объект, знак, вещь и слово, сущность и имя, объект и его атрибуты, а также единичное и множественное, пространство и время, происхождение и природа объекта. Мифологическая концептуализация не лишена логики, но она неуклюжа, действует при помощи медиации и бриколажа [32] Мелетинский Е. М. От мифа к литературе. – М.: РГГУ, 2000. C. 24–31. .

Последние два слова требуют отдельного пояснения. Медиация – посредничество, когда одно понятие обязательно объясняется через другое, бриколаж , образно говоря, принцип игры в бильярд. Шар нельзя закатить в лузу сразу, прямым ударом, он должен сначала ударить по другому шару, и лишь в результате этого столкновения один из шаров может закатиться в лузу. Так и в мифологическом мышлении одно постоянно сталкивается с другим, и смысл рождается именно в этом столкновении, в ассоциациях, значимых совпадениях и т. д.

Как происходит мифологизация истории? Мы сами свидетели этому. Сегодня в России, к примеру, почитается князь Владимир как креститель Руси и основатель русского государства. Выбор религии воспринимается как «цивилизационный выбор», навсегда определивший судьбу нашего народа, и местом этого выбора называется Корсунь (она же Херсонес), греческий город на территории нынешнего Севастополя. А вот что пишет об этом событии самый древний источник, «Повесть временных лет» [33] Цит. по: Повесть временных лет / Подготовка текста, перевод и статьи Д. С. Лихачева. – М.: Наука, 2007. :

В 6496 (988) году пошел Владимир с войском на Корсунь, город греческий, и затворились корсуняне в городе. И стал Владимир на той стороне города у пристани, в расстоянии полета стрелы от города, и сражались крепко из города. Владимир же осадил город. Люди в городе стали изнемогать, и сказал Владимир горожанам: «Если не сдадитесь, то простою и три года». Они же не послушались его, Владимир же, изготовив войско свое, приказал присыпать насыпь к городским стенам. И когда насыпали, они, корсунцы, подкопав стену городскую, выкрадывали подсыпанную землю, и носили ее себе в город, и ссыпали посреди города. Воины же присыпали еще больше, и Владимир стоял. И вот некий муж корсунянин, именем Анастас, пустил стрелу, написав на ней: «Перекопай и перейми воду, идет она по трубам из колодцев, которые за тобою с востока». Владимир же, услышав об этом, посмотрел на небо и сказал: «Если сбудется это, – сам крещусь!» И тотчас же повелел копать наперерез трубам и перенял воду. Люди изнемогли от жажды и сдались [34] Цит. по: Повесть временных лет / Подготовка текста, перевод и статьи Д. С. Лихачева. – М.: Наука, 2007. .

Какой цивилизационный выбор, какое основание государства? Языческий варяжский конунг нападает на византийский город, подробнейшим образом описывается технология осады, предательство одного из осажденных и обет конунга принять другую религию в случае успешной осады.

Далее, кстати, следует еще одна мотивация: Владимир в качестве дани от побежденных требует себе в жены царевну, но византийский двор требует от него принять крещение, нельзя же выдавать православную царевну за язычника. Владимир принимает крещение, чтобы породниться с самым могущественным двором своего времени.

Разумеется, это лишь один из эпизодов жизни Владимира, далеко не первый, когда ему пришлось задуматься над своей религиозной принадлежностью, у его выбора были и иные причины, как рассказывает «Повесть временных лет» в других местах. О сомнениях Владимира и Крещении Руси, надо заметить, говорится развернуто и подробно. Но характерно, что этот самый корсунский эпизод в нашем общественном сознании проделал путь от еще одного взятия очередного города очередной варварской дружиной, каких много было в Средние века, до ключевого события всей российской истории.

А уж как мифологизировались в советские времена вполне реальные исторические персонажи вроде В. И. Чапаева, нечего и говорить. Все события из их жизни излагались в общем и целом верно, просто преподносились как события мифологические, объясняющие не столько историю, сколько настоящее. Какие именно события будут мифологизироваться в то время, когда вы будете читать эту книгу, вы легко можете определить сами.

Есть ли мифологический или, лучше сказать, мифопоэтический язык в Библии? Сколько угодно. И не всегда даже ясно, что надо понимать именно в этом ключе. Наверное, многие согласятся, что Эдемский сад во второй главе Бытия описывается именно этим языком – хотя бы потому, что там четыре реки вытекают из одного источника (Быт. 2:10), чего на земном шаре не случается.

Основная задача исторической науки была сформулирована прусским историком Леопольдом фон Ранке в начале XIX в.: «Показать, как это было на самом деле». Он имел в виду прежде всего примерно то же, что римский историк I–II вв. Тацит, который повествовал о прошедших событиях «без гнева и пристрастия», то есть не пытался оправдывать или обвинять исторических персонажей, не отбирал факты, которые подтверждают мнение историка о прошедших событиях. Собственно, это и отличает честную историческую науку от идеологической пропаганды, которую нередко пытались и пытаются выдавать за историю.

Однако за почти два столетия, прошедшие с тех пор, как Ранке высказал этот принцип, в гуманитарных науках изменилось очень многое, и эта цель уже не кажется такой достижимой, как прежде. А что, если фактов у нас недостаточно, свидетельства невозможно проверить, они противоречат друг другу и т. д.? А что, если каждый историк, несмотря на стремление к объективности, все же не может абстрагироваться от собственных мнений и оценок и неизбежно оказывается пристрастным, а порой и гневливым? Значит ли это, что в наше постмодернистское время невозможна вообще никакая объективная «всеобщая история», а возможен лишь набор разнообразных нарративов, из которых каждый выбирает себе подходящий, а при его отсутствии конструирует новый? Но в таком случае историю невозможно больше считать наукой.