Андрей Десницкий - Библия: Что было «на самом деле»?

Когда мы приступаем к историческому анализу повествований, изложенных в Библии, проблема субъективности становится особенно острой. Речь идет о событиях, которые произошли (если произошли) 2000 и более лет тому назад, от которых во множестве случаев не осталось, да и не могло остаться материальных подтверждений; а тексты, в которых эти события описаны, с момента своего появления на свет или вскоре после него были объявлены Священным Писанием, Божественным Откровением и сохраняют этот статус по сей день для разных религиозных групп.

Христиане разных конфессий и деноминаций составляют около трети населения мира, это самая многочисленная группа (разумеется, точные цифры зависят от методики подсчета, но в целом эту оценку никто не оспаривает). Иудеев гораздо меньше, но их вклад в мировую культуру трудно переоценить. Для тех и других библейские книги – Священное Писание.

Более того, библеистика как наука возникла и развивалась почти исключительно в религиозной среде, она у своих истоков была всего лишь вспомогательной дисциплиной, цель которой – помочь общине верующих правильно истолковать свое Священное Писание. И надо признать, что западная (а значит, и общемировая) гуманитарная наука в своем нынешнем виде возникла не в последнюю очередь как раз в процессе его истолкования и понимания.

Мы в общих чертах разобрались, что такое миф. А что такое история? Об этом много спорят [35] См., например, Brettler M. Z. The Creation of History in Ancient Israel. New York: Routledge, 1995. , но можно счесть общепринятым следующий взгляд.

История есть нечто большее, чем запись о произошедших событиях. История в широком смысле – это общественно значимое системное повествование о прошлом, в котором проанализированы различные источники, выделено главное и типичное, установлена хронология, проведены причинно-следственные связи между событиями, даны оценки событиям и их участникам и сделаны некоторые выводы на будущее. Этим история отличается от мифа – совокупности объясняющих прошлое легенд и преданий, в которых отсутствует критический анализ, а события, как правило, не приведены ни в какую систему, лишены абсолютной и относительной хронологии, связаны скорее по ассоциации и понимаются как постоянно воспроизводящиеся, причем их герои условны и одномерны (вот нам и понадобилось еще одно определение мифа).

Сказитель-мифограф повествует, что мир неизменен, им управляют высшие и неподвластные человеку силы, а историк объясняет, какие именно поступки каких именно людей привели к нынешнему положению вещей и какие рекомендации можно дать на будущее, чтобы мир менялся в желаемом направлении. При этом, разумеется, в рассказе историка точно так же могут действовать высшие силы, но они не являются единственным или даже главным волевым субъектом. Для историка ход событий определяет не судьба и не божество, но прежде всего сам человек.

При этом, как отмечает Барри Шварц, исследователь истории США, повествования о знаковых фигурах прошлого нужны не просто для того, чтобы узнать о них больше фактов. Прошлое, пишет он, «сопоставляется с настоящим как модель общества и модель для общества. Как модель общества, коллективная память отражает прошедшие события в соответствии с нуждами, интересами, опасениями и надеждами в настоящем. Как модель для общества, коллективная память исполняет две функции: она предлагает образец , формирующий и направляющий поведение, и рамки , в которых люди ищут и находят смысл своему нынешнему существованию. Коллективная память влияет на социальную реальность: отражает, формирует и ставит ее в определенные рамки » [36] Schwartz B. Abraham Lincoln and the Forge of National Memory. Chicago: University of Chicago Press, 2000. P. 18. (курсив авторский).

Чтобы превратить повествование о произошедших событиях в связную историю, историку необходима идеология – общественно значимая система идей, воззрений, верований и критериев, которая отражает интересы определенной группы людей и которую ее носитель считает правильной и стремится распространить. В угоду своей идеологии недобросовестный историк может искажать, замалчивать или придумывать факты, проводить неправомерные связи и т. д., но даже самый добросовестный историк не вполне объективен, он исходит из собственных, а чаще групповых представлений. Давая оценки, даже совершенно однозначные (политика Гитлера привела ко Второй мировой войне и огромным бедствиям), историк неизбежно исходит из некоторых предпосылок о том, что есть добро и зло и как именно выстроены причинно-следственные связи.

Впрочем, когда в сознании автора сложилась некая историческая картина, процесс еще далеко не закончен. Перенося эту картину на бумагу, папирус, пергамен и так далее, автор создает историческую литературу – художественно выстроенный и оформленный текст со своими особенностями. Ни исторические события, ни идеология автора не переносятся в этот текст напрямую: «Давид глубоко и искренне верил в Бога, и я считаю, что это было хорошо, нам надо ему в этом подражать». Историк, создавая свой труд, широко пользуется разного рода литературными приемами, часть из которых универсальна, а часть – культурно обусловлена и при переводе на современные языки может быть понята неадекватно.

Довольно радикально сформулировал это Хейден Уайт: «Когда читатель понимает, что повествование представлено в виде исторического нарратива определенной формы, например как эпос, роман, трагедия, комедия или фарс, он, можно сказать, понял, какое значение порождает этот дискурс. Понимание есть не что иное, как признание формы нарратива» [37] White H. The Content of the Form: Narrative Discourse and Historical Representation. Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1987. P. 43. .

Что происходит при анализе такой исторической литературы? Добросовестный исследователь старается понять, каковы литературные особенности этого текста, какой видели историю его автор или авторы, а для этого ему неизбежно придется задаться вопросом о свойственной им идеологии. Упустив один из элементов анализа, исследователь легко впадет либо в примитивизацию («как написано, так оно все и было»), либо в мифологизацию (произвольный отбор фактов и проведение связей между ними по ассоциации, например, «выгодно ли это нашей социальной группе»).

Далее современный исследователь обычно приступает к реконструкции – стремится описать с наибольшей вероятностью, достоверностью и полнотой наибольшее число событий, которые легли в основу исторического повествования. При этом, особенно когда мы говорим о древней истории, добросовестный реконструктор осознает, что все описываемые им события не могут быть восстановлены полностью, во всех деталях, а нередко возникают противоречивые версии. Как обычно это и происходит в науке, наиболее убедительной считается та версия или гипотеза, которая объясняет наибольшее количество известных фактов с наименьшим количеством допущений. Но одновременно ученый осознает пределы своего познания и не утверждает, что самая убедительная гипотеза есть истина в последней инстанции.