Андрей Десницкий - Библия: Что было «на самом деле»?

В ветхозаветном историописании нередки признания, что основное функциональное назначение храма в том, чтобы быть местом обитания бога, его идола… Однако в девтерономическом сочинении отчетливо проявляется отрицательное отношение историописца к такой интерпретации функционального назначения храма, для Хрониста же она столь неприемлема, что он ее вообще не упоминает [118] Вейнберг И. П. Рождение истории. Историческая мысль на Ближнем Востоке середины I тысячелетия до н. э. – М.: Еврейский университет, Наука, 1993. C. 212–214. .

Централизованный монотеизм . Бог Един и почитать Его можно, согласно выраженной в Законе Его воле, только строго определенным способом и исключительно в избранном Им месте. Именно это утверждается в Пятикнижии, но, судя по всему сказанному выше (см. цитату Вейнберга), в раннемонархический период реальность была довольно далека от этого идеала, и даже трудно предполагать, что сам идеал был широко известен. Особенно впечатляет тот факт, что величайший пророк Самуил, который в Первой книге Царств представлен как образец благочестия, приносит жертву в произвольном месте и это не вызывает никаких возражений ни у героев повествования, ни у самого автора (1 Цар. 9).

Можно также заметить, что Герд Тайсен называет это «монотеистической динамикой» и перечисляет три основных аспекта, которые стали действовать еще в период вавилонского плена.

Преодоление когнитивного диссонанса: Господь должен спасти свой народ, но исторические события для этого народа выглядят катастрофично. Следовательно, нужно переосмыслить само понимание спасения и роль Господа в истории: она заключается не в политическом и военном триумфе.

Переход от монолатрии (почитание одного из богов) к подлинному монотеизму (вера в исключительное существование Единого Бога), которому и приписывается любое сверхъестественное вмешательство в жизнь людей.

Конкуренция с языческими культами, которые в таком случае нужно счесть ничтожными, а их божества – несуществующими [119] Theissen G. The Religion of the Earliest Churches. Creating a Symbolic World. Minneapolis: Fortress Press, 1999. P. 43. .

По-видимому, основное идеологическое содержание этих книг как раз и есть утверждение централизованного монотеизма в борьбе прежде всего с остатками языческого политеизма, а затем и с остатками более ранних и менее централизованных разновидностей яхвизма, допустимых для Самуила, но не для царей эпохи непосредственно перед Вавилонским пленом. Следовательно, в них события отражены с точки зрения монотеизма, сначала полицентричного, а потом и централизованного, но при этом постоянно встречаются реликты более ранних стадий яхвизма.

Предполагаемый автор книг Царств с середины XX в. носит условное имя Девтерономист (мы с ним уже встречались в разделе 5.1. «Давид как царь и персонаж»), изобретенное М. Нотом. Он обратил внимание, что книги Иисуса Навина, Судей и книги Царств близки и по литературным особенностям, и по идеологии к Второзаконию, следовательно, логично предположить общее авторство. Дискуссия по авторству этих книг была долгой и продуктивной, ее обзор не входит в наши задачи, но можно сказать, что сегодня основная гипотеза примерно такова. Речь явно не идет об индивидуальном творчестве единственного человека, по-видимому, было по меньшей мере два автора, принадлежащих к одной традиции (их условно называют первым и вторым Девтерономистами), плюс некоторая редакторская обработка. Этих авторов обычно относят ко временам правления Хизкии (рубеж VIII–VII вв. до н. э.) и Йошии (вторая половина VII в. до н. э.) – царей, о которых они говорят подробно и очень доброжелательно. Последующие события добавлены к уже практически готовому историческому труду неизвестными продолжателями.

Но такая датировка исходит из предположения, что авторами могли быть только лояльные царскому двору люди. Вместе с тем практически все согласны, что авторы были гораздо ближе к Храму, чем к царскому дворцу, – по сути дела, Храм и есть главный герой их повествования. Тогда можно выдвинуть ровно противоположную гипотезу: об идеальных царях рассказывали в эпоху, когда правил какой-нибудь нечестивый царь (например, Менаше). В конце концов, если мы видим восторженное повествование о правлении Николая II в России, почти наверняка оно было написано спустя десятилетия после его смерти и его светлый образ противопоставляется тем, кто пришел к власти после него.

Отметим также, что образ царя Давида – основателя династии и явно положительного героя – далек от идеализации. Мы видим и его слабости, и страстные неконтролируемые порывы, и провалы его политики. Девтерономисты, кем бы они ни были и сколько бы их ни было, явно не считали себя придворными пропагандистами. Автор, как пишет Элисон Джозеф, «преображает личность Давида, хорошо известную по Самуилу (или его источникам), в фигуру, критически важную для него, чтобы написать историю, основанную на богословии и сосредоточенную на культе» [120] Joseph A. L. Portrait of the Kings: The Davidic Prototype in Deuteronomistic Poetics. Minneapolis: Fortress Press, 2015. P. 226. .

На русском языке обзор этой дискуссии можно увидеть в книге Ричарда Фридмана, причем он считает вторым Девтерономистом пророка Иеремию [121] Фридман Р. Как создавалась Библия. – М.: Эксмо, 2011. C. 209–214. . Это смелое предположение имеет под собой определенные основания, но все же остается скорее догадкой, чем даже гипотезой. Однако, если не переходить на личности, что мы можем сказать хотя бы о некоторых из авторов? Что их идеология (а она достаточно ясно видна в тексте) говорит о них самих?

Один из главных исследователей ветхозаветных нарративов Р. Олтер пишет об авторе Давидова цикла (Первая, Вторая и самое начало Третьей книги Царств):

Никто не знает точно, когда была написана основная часть изначального нарратива, хотя есть все основания поместить время написания, как и принято среди ученых, в эпоху, достаточно близкую к временам самого Давида, в первую половину X в. до н. э. (Герхард фон Рад предположил, что местом написания этой истории был двор Соломона) [122] Alter R. The David Story: A Translation with Commentary of 1 and 2 Samuel. New York, London: W. W. Norton & Company, 1999. Р. xii. . ‹…› Я полагаю, что автор истории Давида видел себя историком. И даже если он часто бывал при иерусалимском дворе (разумное, но вовсе не обязательное предположение), он отнюдь не был придворным летописцем или хроникером иудейских царей и, как я постарался доказать, далеко не был апологетом Давидовой династии [123] Там же. P. xxi. .

То и другое замечания вполне разумны, но на чем именно они основаны? В случае с автором повествований о Давиде понять логику Олтера довольно просто: автор упоминает множество деталей, он явно хорошо знаком с преданиями о Давиде. Вместе с тем он не стесняется показывать слабые стороны и сомнительные или неприглядные поступки Давида. Он избегает мифологизации: если в тексте и присутствуют чудеса, то нет deus ex machina , все поступки героев четко мотивированы, все события имеют свои причины и последствия. Логично предположить, что автор действительно близок к описываемым событиям и при этом достаточно независим.