Алексей Муравьев - Старообрядцы. Другие православные [litres]

Когда Шуйский разбил, а затем и пленил Болотникова, восстание стихийно угасло, хотя и впоследствии бунтовские настроения являли себя в Медном и Соляном бунтах. Смутное время вызвало к жизни множество главарей полуразбойных воинств, вроде Илейки Коровина по прозвищу Муромец и иных. Множество плачевных событий произошли в России – и смерть патриарха Ермогена, и венчание Отрепьева с Мариной Мнишек в Кремле, и насильное насаждение униатских и прямо латинских обычаев на Москве… Только в 1612 г. ополчению Козьмы Минина и князя Дмитрия Пожарского удалось изгнать поляков из Кремля и вообще из Москвы.

Что осталось позади?

Можно вполне ответственно утверждать, что время, называемое с тех пор «смутным», было в истории поворотным и даже «осевым». Схема, заложенная в Великую Смуту, оказалась практически универсальной для дальнейшей русской истории. По одну ее сторону – Древняя Русь, по другую – Новая Россия с ее экономическим и культурным своеобразием. Старая Русь была связана с византийским идеалом, Новая Россия – с западноевропейским. Посреди этих двух тенденций стоит период системной перестройки. Не идеализируя (как например, И. В. Киреевский и русские славянофилы) Древнюю Русь, ее порой косных и жестоких правителей, нельзя все же не признать, что в ходе этой перестройки был вызван к жизни новый тип государства и культуры.

Перед Смутой в государственном самосознании доминировала идея христианской империи, единственной после Нового и Старого Рима. В «Исторической палее», например, утверждалось, что Иван Грозный – потомок римского императора Октавиана Августа. Русский народ осознавал себя Новым Израилем, народом-богоносцем, что нашло отражение во многих текстах этого времени, таких как «Повесть о белом клобуке» и других. У такого государства была и задача – хранить и свидетельствовать о православии, и форма выполнения такой задачи – утопическая идея сакрального царства. Можно сказать, что русские и литовские власти (в то время они принадлежали к одному организму) были гораздо более христианскими, чем их современники – западноевропейские правители. Начиная с Самозванца русское государство теряет свою христоцентричность, престиж России падает вплоть до петровских мероприятий начала XVIII в., когда радикальные меры и разрушительная культурная революция сопровождались военным и политическим успехом. Идеология соборного спасения (сотериологической миссии Святой Руси) начинает все более слабеть, пока не становится светской аллегорией, а затем и простой формальностью романовской России.

Власть в досмутной России, как и в Византии, имела, повторимся, сакральный характер – но русская сакральность, в отличие от византийской, была запечатлена династичностью. В процессе Смуты произошла десакрализация власти. Несмотря на высокий авторитет государя, Московская Русь до Бориса Годунова никогда не была абсолютной монархией – но была монархией народной, с аристократически-сословным строем. Ярким выражением этого была большая роль Боярской Думы и думных дьяков. В том же смысле функционировал институт земских соборов.

Разумеется, такое государство было по-своему утопично, а всякая утопия таит в себе опасность вырождения. Г. Померанц написал об этом так: «Царство-монастырь во главе с царем-игуменом – это ведь тоже утопия, несбыточный идеал окончательного общественного устройства. То, что опричнина выродилась в пьяное безобразие и разбой, – один из вариантов общей судьбы всех утопий. Они все так или иначе вырождаются…» Оставим в стороне вопрос о неизбежности вырождения. На наш взгляд, оно не то чтобы неизбежно, сколько прогнозируемо. И от власти зависит, как избежать этого вырождения в тиранию. Грамотная власть управляет утопиями, видя в них особенность русской ментальности, а неграмотная попадает к ним в рабство.

Специфика русской политики и культуры состоит как раз в том, что она в высшей степени утопична: утопические идеи находятся в самой ее основе и служат каркасом для большинства успешных «проектов». Можно сказать без преувеличения, что все национальные преобразования и почти любой период русской истории начинались с провозглашения утопии. Как известно, Россия была аграрной страной со смешанным землевладением (вотчинным, поместным, монастырским, церковным, магнатским и черносошным), а затем остались только поместное и государственное. До Смуты было два высших класса – боярство и вполне оформившееся при Иване Грозном дворянство. После Смуты старую боярскую аристократию просто извели. Дворянство, таким образом, явилось продуктом реформы. Р. Скрынников пишет: «При Грозном в России сложилась имперская система власти. Учредив опричнину, царь разделил дворянское сословие надвое, натравив одну половину на другую. Непосредственный эффект его политики был огромен: царь утвердил свою неограниченную личную власть. Но долговременные последствия его политики были катастрофическими. Политическая опора монархии оказалась расщеплена, вследствие чего структура власти лишилась стабильности. Раскол дворянского сословия не был преодолен после отмены опричнины. Он продержался 20 лет сначала в виде “удела”, а затем в виде “двора”. Пока существовал “двор”, существовала опасность возврата к террору».

Как известно, купечество российское в основном происходит из мещанского сословия и в гораздо меньшей степени – из государственных крестьян, иностранных и иногородних предпринимателей. Автономизация городского населения, мещанства, произошедшая в результате социальных преобразований XVI в., привела к появлению класса самостоятельных торговых людей, связанных, помимо того, с производством. Развитие производства, модернизация оказали каталитическое действие на мещан и крестьян. Они стали брать кредиты и ссуды, открывать торговые конторы и дома. И в этом смысле Смута не стояла принципиально на пути развития купечества. Экономический спад, впрочем, замедлил и усложнил процесс кристаллизации русского торгового сословия. Вполне возможно, что без Смуты купечество стало бы раньше выходить на внешние рынки.

Что же касается остальных сословий, то бросается в глаза прогрессивное закабаление крестьянства, начавшееся еще при Годунове, пик которого был достигнут в XVIII в. В более поздние времена оставались однодворцы и казаки, но все равно они были служилыми людьми, то есть принципиально не отличались от дворян в том, как пользовались землей. В петровское и послепетровское время стало принято обозначать досмутное время как «дикость». Однако нетрудно заметить, что свобод до Смуты было побольше. Даже если принять «безуказную» теорию закабаления, приписывающую начало этого процесса Ивану Грозному (1581 г.), то все равно остается ярко выраженная динамика.