Мустафа Акийол - Исламский Иисус. Как Царь Иудейский стал у мусульман пророком

Еще интереснее другое: когда Коран осуждает веру в божественность Иисуса и учение о Троице – отличительные черты Павлова христианства – их приверженцами он называет не «аль-Насара», а просто «таких, кто говорит» подобные вещи:

Эти два стиха из Корана много обсуждаются. Некоторые комментаторы считают, что Коран осуждает здесь не учение о Троице как таковое, но тритеизм, то есть веру в трех отдельных Богов, для Павлова христианства тоже еретическую. Отмечается, что и сама формулировка: «Бог есть третий из троих» – совсем не та, какой выражают свою веру Павловы христиане. Это интересные замечания, особенно ценные для тех, кто ищет в Коране более благосклонного отношения к мейнстримовому христианству. Однако для нас сейчас любопытнее всего то, что Коран не осуждает аль-Насара как «тех, кто говорит, что Мессия есть Бог», или «тех, кто говорит, что Бог есть третий из троих».

Напротив, об аль-Насара Коран отзывается очень благосклонно. В одном знаменательном отрывке иудеи и политеисты осуждаются за «величайшую вражду к уверовавшим в Бога», но аль-Насара раздаются щедрые похвалы: «И, несомненно, ты найдешь, что ближе всех в любви к уверовавшим те, кто говорит: «Мы – назореи», и это потому, что среди них есть люди, прилежащие учению и аскезе» [256][в рус. пер. Пороховой – «среди них есть иереи и монахи»; о таком переводе см. далее]. Далее идут стихи, рассказывающие о том, как эти люди рыдали, услышав послание Корана:

Согласно самым традиционным мусульманским экзегетам, эти стихи, восхваляющие аль-Насара, описывают реакцию священников Негуса, царя Абиссинского, радушно принявшего мусульманских беженцев из Мекки, когда они услышали Коран. Сразу хочется спросить, что же за христиане были эти абиссинские или эфиопские священники.

Эфиопская церковь, существующая и по сей день, считается частью восточного христианства. Следовательно, она признает Никейский собор, признавший Христа божественным существом. Значит, по крайней мере на первый взгляд, в ней нельзя предположить иудео-христианство. Однако в той же Эфиопской церкви приняты однозначно иудейские практики, такие, как празднование шаббата и обрезание младенцев мужского пола – как и в иудаизме, на восьмой день. Неудивительно, что из-за этих не-Павловых тенденций европейские христиане на протяжении всей истории винили своих эфиопских единоверцев в «склонности к иудействованию». Один португальский иезуит XVIII века заявлял даже, что «эфиопская религия» – «не что иное, как мешанина иудейских и мусульманских суеверий» [258]. Более современное и объективное суждение гласит, что многие традиции Эфиопской церкви «ведут свое начало от иудаизма», однако «прошли процесс изменения и переформатирования, согласовавшего их с основами христианской веры» [259]. Но когда произошло это «изменение и переформатирование»? Не могла ли Эфиопская церковь VII века быть ближе к иудаизму и иудео-христианству, чем сейчас? Вопрос любопытный, однако за отсутствием литературных и исторических данных любой ответ на него будет гипотетическим.

Попытку такого ответа предпринимает историк Самуил Циннер, пишущий, что «иудейский в основе своей характер Эфиопской церкви» можно проследить до «евионитов, которые, вместе с другими своими соотечественниками, могли бежать в Эфиопию после разрушения Иерусалима в 70 году н. э.» [260]. Следовательно, евионитство – основная форма иудео-христианства – могло скрытно выживать в Эфиопской церкви на протяжении еще многих столетий. Согласно другому историку, Шломо Пинесу, то же может быть верно для несторианской церкви, к которой, возможно после IV века, также присоединилось немало гонимых иудео-христиан, тайно сохранявших свою веру. Для Пинеса именно несторианская церковь стала каналом, по которому иудео-христианское учение достигло Аравии VII века.

Еще один ученый, исследующий происхождение ислама, Франсуа де Блуа, сотрудник Института восточных и африканских исследований в Лондоне, также полагает, что аль-Насара – не кто иные, как иудео-христиане, которые могли выжить и добраться до «отдаленных пределов» Аравии [261]. Настоящее доказательство этому, по мнению Блуа, находится в другом стихе Корана – том, где Коран разрешает мусульманам вкушать пищу аль-Насара. «Дозволена вам также пища тех, кому было ниспослано Писанье, – объявляет Коран, – и ваша пища им разрешена» [262]. Такая уступка, несомненно, облегчает жизнь мусульманам, однако и вызывает вопрос: кто такие «те, кому было ниспослано Писанье»? Вот как объясняет это де Блуа:

Если аль-Насара означает «кафолические христиане», то очень трудно понять, как может их пища быть «дозволенной вам», учитывая, что кафолический канон в пищевых вопросах следует словам Иисуса: «Очищается всякая пища» (Мк. 7:19), и кафолические христиане, как известно, спокойно едят свинину. Но если Насара в Коране – это назореи, соблюдавшие иудейские законы ритуальной чистоты, то слова «дозволена вам пища тех, кому было ниспослано Писанье» сразу обретают смысл [263].

До сих пор ничто не противоречит теории, что аль-Насара из Корана – иудео-христиане. Однако с этой теорией есть серьезные проблемы. Во-первых, один из стихов Корана прямо противоречит более сочувственным стихам об аль-Насара, обвиняя их в том, что они говорят: «Мессия – сын Аллаха» [264]. Очевидно, это не об иудео-христианстве, а о христианстве мейнстримовом. Смущает и то, что в одном из самых комплиментарных стихов об аль-Насара Коран превозносит их «мужей, прилежащих учению и аскезе» – фраза, переводимая также как «иереев и монахов». По-видимому, речь идет о монашествующих – то есть о классе, характерном для Павлова христианства, а не для иудео-христианства [265].