Мустафа Акийол - Исламский Иисус. Как Царь Иудейский стал у мусульман пророком

Помимо этих археологических свидетельств, у нас есть и литературные указания на то, что в это время в районе Негев в самом деле жили иудео-христиане. Они исходят из писаний «Кирилла», подписанных именем Кирилла Иерусалимского (ум. 386); однако ученые полагают, что эти книги созданы в VI–VII веках, и потому обычно называют их автора Псевдо-Кириллом. Этот христианский автор упоминает «еретиков»-самарян, живущих в Палестине, которые считают «сына Марии пророком Божьим», – явно иудео-христианский взгляд на Иисуса. Он же упоминает монаха по имени Аннарих, который жил в Газе и следовал Евангелию евреев – утраченному иудео-христианскому тексту [276].

Однако, хотя все эти свидетельства и весьма впечатляющи, невозможно судить о том, относятся ли они к отдельным эксцентричным личностям – или к активной иудео-христианской общине, распространявшей свое учение. Даже если такая община существовала, невозможно сказать, могла ли она иметь какое-то влияние в регионе Хиджаз в Западной Аравии, где появился ислам. В Хиджазе почти не ведутся археологические раскопки, и наши источники по истории этого региона очень ограничены. У нас очень мало материала для того, чтобы реконструировать далекое прошлое.

После всех поисков исторической связи между иудео-христианством и исламом мы остаемся с выводом, которым поделился в конце 2015 года один из специалистов по этому вопросу Гийом Ди: «У нас нет свидетельств существования иудео-христианских группировок в Аравии в начале VII века, как нет и свидетельств существования каких-либо иных иудео-христианских группировок где-либо на Ближнем Востоке, игравших роль в возникновении раннего ислама» [277].

«Свидетельства», указывает Ди, строятся по принципу порочного круга: некоторые учения Корана напоминают учение иудео-христиан, следовательно, иудео-христиане должны были прямо повлиять на создание Корана. Исходя из такого рассуждения, западные ученые обнаружили в Аравии VII века и поблизости от нее множество других «ересей». Краткий список включает несторианство, монофизитство, тритеизм, антидеко-маркианизм, манихейство и гностицизм [278]. А это, право, многовато – если только не воображать Аравию «каким-то “Парком Юрского периода” для древних “ересей”» [279].

Вот почему, быть может, стоит рассмотреть возможность, что такого «Парка Юрского периода» никогда не существовало, и доктринальная связь ислама с иудео-христианством не основана на исторической связи. Самуэль Циннер, один из западных ученых, глубоко проработавших этот вопрос, говорит именно об этом, критикуя «взгляд историцистов», которые

Не принимают во внимание возможность того, что схожие идеи и обряды могли возникнуть независимо друг от друга в двух разных религиозных вариантах, исходящих из единого трансцендентного архетипа, лежащего в основе авраамических религий [280].

Трансцендентный авраамический архетип – так Циннер, сознательно вводящий в историю религий платоновскую философскую категорию, объясняет доктринальную связь между иудео-христианством и исламом. Следовательно, связь эту нельзя возводить к тому, что пророк Мухаммад, мол, был знаком с предыдущими религиозными традициями. Скорее, ее следует объяснить тем, что в нем возродился авраамический архетип: благодаря интуиции, если предпочитать светские объяснения, или благодаря откровению, если вы открыты для объяснений религиозных.

Какой бы «прыжок веры» не предпринимать здесь – ссылаться ли на утерянные исторические сведения, на архетипы платонизма, на метафизику религии – важно отметить, что ислам стоит, по его собственному заявлению, «на прямом пути», восходящем к Аврааму: пути чистого, простого, строгого единобожия. Христианский ученый Мартиньяно Пеллегрино Ронкалья изящно выразил эту мысль в своей статье 1971 года, в которой пишет о «кристаллизации арабизированной формы иудео-христианства в исламе». Далее он поясняет:

Прежние христианские апологеты и ересиологи, считавшие ислам христианской ересью, были не так уж далеки от истины; они, быть может, выражались чересчур упрощенно, но верно схватывали суть плохо понятого ими религиозного феномена. С точки зрения евионитов, диалектическое развитие, идущее от Адама, Авраама и Моисея к Иисусу, нашло свою историческую и богословскую кульминацию в Мухаммаде [281].

Очертания этой авраамической генеалогии, добавляет Ронкалья, могут помочь современным христианам понять, что ислам не так уж чужд их собственной традиции – что, в сущности, отражает его более раннее утверждение:

Некоторые на Западе считают, что ислам в его культурном выражении представляет собой низшую в сравнении с христианством религиозную фазу; однако эта мысль оправдана лишь для нашего западного христианства, переосмысленного и «переработанного» греко-римской культурой. Если же мы вернем христианство в изначально свойственное ему историческое и культурное обрамление, то есть в обрамление иудео-христианское, если отложим платонизацию христологии, чтобы вернуться к тем формам Матери-Церкви, которые имела она в Иерусалиме под водительством святого Иакова, «брата Господня», если вернемся в семитский контекст, – ислам, даже на Западе, предстанет перед нами в более благоприятном свете [282].

Такое переосмысление ислама, бесспорно, необходимо современному Западу, где восприятие этой великой религии, к несчастью, омрачено злодеяниями ее нынешних ревнителей. Однако переосмысление места ислама в авраамическом «родословии» несомненно необходимо и самим мусульманам. Ведь немало современных мусульман видят мир в черно-белых тонах: «мы» против «них», последователи истины против последователей лжи, причем в последнюю категорию включаются все, кто вне ислама (или даже – вне какой-либо исламской секты).

Однако такой провинциализм очень далек от плюрализма, который мы встречаем в Коране. Например, после заявления, что «пусть обладатели Евангелия судят по тому, что Бог им ниспослал», Коран прямо отмечает, что существование на земле различных религиозных традиций – не отклонение, напротив, именно в этом и состоит воля Божья: