Пинакотека 2001 01-02

Еще один важный момент. Les Livres Manuscrits Экстер – это французские книги. Не в том смысле, что текст в них французский, а в том, что они естественно и легко вписываются именно во французскую традицию этого искусства, в 1930-е годы, как никогда широко себя демонстрировавшую, как никогда богатую шедеврами и именами: Матисс, Дерен, Андре Лот, Анри Лоране, Жан Люрса… Экстер, конечно же, понимала, в какой круг она вступает, и не рассчитывала на оправдание первых опытов, первых проб. Ее Les Livres Manuscrits – произведения высокой маэстрии; среди известных нам нет ни главных, ни второстепенных, все – блистательные творения, завораживающие своей гармонией, ликованием цвета, изысканностью пластических ансамблей.

Большинство Les Livres Manuscrits Экстер – это книги одного или двух-трех стихотворений. Авторы – Эсхил, Гораций, Петрарка, Франсуа Вийон, Ронсар, Андре Жид… И еще Анатоль Франс – маленькая его новелла «Таинство крови».

Гуаши этих книг нельзя назвать иллюстрациями в привычном смысле слова, да и как, впрочем, можно проиллюстрировать оду или сонет? Нельзя назвать их и аккомпанементом к стихам. Здесь все другое: наслаждение поэзией и состязание с ней. Les Livres Manuscrits Экстер – своего рода диалоги слова и изображения. И очень важно увидеть, как они развиваются, как сосуществуют вербальная и пластическая темы, как выходит на первый план то одна, то другая, и как в какие-то моменты кажется, что слову уже недостаточно быть только словом, и оно стремится стать изображением, цветом, пластической формой, орнаментом…

3. Анатоль Франс- Таинство крови. 1941

Бумага, гуашь Частное собрание. США

5-8. Франсуа Вийон Малое Завещание. 1944

Бумага, гуашь Частное собрание. США

4, 9. Гораций Ода к Вакху. 1932

Бумага, гуашь Частное собрание. Словакия

«Поэт не обязан вдохновенно возноситься и парить над землей; его назначение не в том, чтобы, покинув землю, уноситься за звездами; он никогда не достигнет их. Его задача в том, чтобы творить восходящие звезды из всего, что мелькает в пределах его досягаемости» – это Пьер Ре- верди, финальный пассаж его «Мыслей о поэзии». Пожалуй, трудно найти более подходящий эпиграф ко всем Les Livres Manuscrits Экстер. И, пожалуй, трудно найти более точное выражение самой сущности подхода или, точнее, природы искусства художницы в этих книгах, чем формула Реверди в тех же «Мыслях о поэзии», прозвучавшая за несколько фраз до финала: «Задача не в том, чтобы выразить или даже передать, как говорит Валери, поэтическое состояние: нужно его возбудить. Поэт – это тот, кто умеет, кто должен оказаться способным возбудить это состояние посредством стихотворения».

У Экстер все именно так. В ее «Стихах» Ронсара главное – поэтическое состояние, не ослабевающее, не спадающее, длящееся от листа к листу. Просто так не объяснишь, откуда на эти листы пришли гирлянды и венки, ленты и цветы, плоды, рога изобилия, охотничьи рожки, колокольчики, лиры… Кто эти дамы в костюмах, так напоминающих костюмы героев «Ромео и Джульетты» Экстер, – ронсаровские Кассандра, Мария, Елена?

Обо всем этом, впрочем, пе думаешь, подчиняясь поэтическому состоянию художника. И понимаешь, что оно «возбуждено» поэтическим состоянием Ронсара. Что здесь тот момент высшего упоения поэзией, когда любая мелочь и каждое слово поэта ослепляют, как «восходящая звезда».

Рассматривая экстеровские «Стихи» Ронсара, непроизвольно вспоминаешь, что, наверное, чаще других поэт называет имя Авроры, богини зари. Не потому ли па листах книги возникают видения лучезарной страны, где всякий предмет, полевой цветок или обычный плод, волшебно озарены, наделены цветом, как будто впервые родившимся, впервые открывшимся в своей первозданности, и, что более важно, все облечено в форму, чарующую своей единственностью, словно только нашедшей и осознавшей себя. Это, действительно, важно, потому что Ронсар был гением формы, и точную форму у него обретало все – даже смутные видения, даже едва промелькнувшие чувства.

В поэзии Ронсара Экстер проницательно уловила ее абсолютно французскую природу. Ассоциации художника прозрачны, символы конкретны: за ними – Франция; «Стихи» Ронсара Экстер – это французская феерия, где все невидимыми нитями связано со всем – не только со словом Ронсара, но и с тем, что это слово взрастило. Здесь многое переплетено: ослепляющие вспышки версальских торжеств, атрибуты трубадурских песен, средневековая геральдика, мир старого Парижа… Но все именно переплетено, увязано в гирлянду так, что ничему не дано главенствовать, стать единственной и неопровержимой реальностью. Все – только ассоциации, но властные и сильные, не отпускающие и не позволяющие от себя отрешиться.

Аналогичное можно сказать и о женских образах книги. Да, их легко наделить именами ронсаровских героинь. Но это не главное, и Экстер не настаивает на этом. Если изображения разместить одно за другим, то возникнет что-то вроде фриза, где также будут увязаны в единое целое и галантный сюжет, и сцена придворного спектакля, и парижская миниатюра, и цитата из Пуссена… И здесь ни одной из тем не дано восторжествовать, ни одному из образов не позволено стать образом единственной (или конкретной) героини Ронсара. Все вместе они – возвышенный мадригал Прекрасной Даме поэта, его Кассандре, Марии, Елене…

Совсем другой подход предлагает Экстер в «Малом Завещании» Франсуа Вийона: всего лишь семь гуашей, традиционно расположенных на отдельных полосах, все одного размера. Они не врываются в текст, не прерывают его, существуют вполне суверенно.

В принципе создания книги соблюден, если так можно сказать, жанр завещания: главное – прежде всего текст, его «параграфы», «пункты», «положения», выделенные ясно, поданные определенно. Все остальное – дополнения, оформление документа.

К слову, автор каллиграфии в книге – ученик Экстер, Евидо Колуччи – стилизует текст под средневековый документ: особо и ярко акцентирует красную строку – она у него и в самом деле выполнена красной гуашью; сам же текст представляет собой торжественную, ритмически выверенную структуру, напоминающую тексты в средневековых французских часословах.