Георгий Бабат - Магнетрон

«В начале декабря я покажу этот прибор в Москве», — сказал Киров, покидая лабораторию завода.

Но когда наступило второе декабря, по всем улицам Ленинграда висели алые полотнища с широкой черной каймой. День стоял безветренный, знамена казались поникшими. С газетных листов, расклеенных по стенам, смотрел на Веснина своими ясными веселыми глазами Сергей Миронович Киров. Портрет Кирова был окаймлен широкой черной полосой. Под портретом жирным черным шрифтом были набраны слова, которые Веснин прочитал несколько раз, прежде чем он смог заставить себя полностью осознать их роковой смысл:

От предательской руки врага рабочего класса погиб пламенный революционер, любимый вождь ленинградских пролетариев Сергей Миронович Киров.

В ушах Веснина еще звучал сердечный голос Кирова, слова, произнесенные характерным вятским говором:

«Вам этот прибор не очень нужен? Я его с собой возьму, можно?»

Всего лишь три дня назад Веснин ощущал на своей ладони теплоту его руки.

Первого декабря, в 16 часов 30 минут, в здании Ленинградского Совета , — читал Веснин, — от руки убийцы, подосланного классовыми врагами рабочего класса, погиб Киров.

Веснин вынужден был прислониться к стене. Он представил себе момент, когда Киров вошел в лабораторию. Горячие смеющиеся глаза Сергея Мироновича быстро оглядели полку с опытными лампами.

Как он был молод! Моложе Дымова, моложе Жукова… Он был в гимнастерке защитного цвета, в простых русских сапогах. Киров выглядел таким крепким, молодцеватым…

«Мы находимся под огнем», — повторял про себя Веснин слова, которые, сидя за его столом, произнес Киров.

Веснин поспешил на завод.

Здесь во дворе он увидел толпу рабочих ночной смены, сюда же пришли из города рабочие, смена которых начиналась в этот день только вечером.

Старик Лошаков, увидев Веснина, подошел к нему:

— Владимир Сергеевич, что же это, а? — По его темным морщинистым щекам катились слезы: — Мы, рабочие, ждали его, готовились встретить…

Веснин знал, что Киров должен был через несколько дней выступить на заводе с докладом о работе Ленсовета.

Над подъездом здания заводоуправления, над тем подъездом, где стоял Киров в день возвращения Веснина с крейсера «Фурманов», висел портрет Сергея Мироновича.

« КИРОВ — ЭТО МЫ, — прочел Веснин, — ИЗ НАШИХ СЕРДЕЦ НЕ ВЫРВАТЬ КИРОВА».

— Мы работаем, строим на линии огня, — сказал Рогов, пожимая Веснину руку. — Был убит Урицкий, убили Володарского, покушались на Ленина… Но партию не убьешь! Нельзя убить партию!

— Вот и я так думаю, — отозвался старик Мухартов. — Решил теперь вступить…

Веснин знал, что Илья Федорович гордился званием беспартийного большевика, как его величали на общезаводских собраниях. В разговоре с Весниным Мухартов даже как-то попытался доказать, что, мол, политика — это дело тех, кто помоложе. Теперь Мухартов говорил молодым инженерам:

— У меня все дети в комсомоле… Я не могу быть теперь вне партии…

Посреди заводского двора на двух поставленных один на другой ящиках Веснин увидел Артюхова. Михаил Осипович стоял без шапки и читал вслух номер Ленинградской правды :

— Пуля остановила биение сердца Сергея Мироновича Кирова, но пули бессильны остановить то великое человеческое дело, в борьбе за которое Сергей Миронович был нашим водителем…

Находясь в этой массе взволнованных людей, Веснин почувствовал себя спокойнее, увереннее.

«Надо работать, — думал Веснин, — больше работать. Больше и скорее. Импульсный магнетрон нужен, и я должен его сделать!»

Мысли о магнетроне разбудили печальные воспоминания, которые были для Веснина связаны с этой работой. Он вновь увидел посеревшее от боли лицо Мочалова…

«Мы забываем о том, что люди смертны, — думал Веснин. — Счастлив тот, кто успел сделать для других людей, для тех, кто будет жить позже, все, что мог. Слишком медленно я работаю… Что, если делать одновременно не один, а три, четыре, даже десять вариантов прибора? Что, если испытывать их по частям, в различных отделах лаборатории?» Но как ему это сделать, если формально он имеет право только на еще лишь одного сотрудника? Профессор Болтов любезно согласился консультировать работу по катодам с высокой эмиссией, но кто будет эту работу практически проводить?

Веснин вспоминал время работы с Муравейским. Тот, ничем не смущаясь, со свойственной ему дерзостью размещал заказы то в одном цехе, то в другом, уговаривал мастера, улещивал сменного инженера…

«Нет, я так не могу. Не могу, — решил Веснин. — Но я могу все же размещать свои заказы более смело, чем делаю это сейчас, боясь неудачи. Нет, я должен преодолеть свою робость. Я должен взять на себя всю полноту ответственности за риск и не крохоборствовать со своими мизерными заявками. Я буду требовать от завода все, что он может мне дать, для того чтобы я сам смог дать заводу больше, чем я это делаю сейчас».

Артюхов кончил читать газету. Теперь он говорил:

— В пятницу 30 ноября было опубликовано сообщение об отмене карточной системы с первого января наступающего 1935 года, о свободной торговле хлебом и другими товарами. Замена карточной системы свободной торговлей есть один из убедительнейших показателей роста сил Советского Союза. Новая система снабжения населения — это доказательство перелома в сельском хозяйстве, доказательство новых успехов социализма в нашей стране. Мы стали сильнее. Враги хотели внести смятение в наши ряды подлым убийством одного из любимейших сынов нашей партии. Но они просчитались. Гибель на боевом посту Сергея Мироновича Кирова — это невознаградимая утрата. Но ряды наши останутся непоколебимыми.

С тех пор как Аркадий Васильевич Дымов стал техническим директором завода, он ни разу не позволил себе вспылить или накричать на сотрудников, как это случалось в бытность его заведующим лабораторией. Он считал, что должность обязывает. Он еще больше пожелтел, похудел, но теперь все же начал лечиться, опасаясь, что, заболев серьезно, не сможет оправдать оказанного доверия. Даже есть он стал по часам, как это делал Студенецкий, потому что врачи категорически потребовали от него соблюдения такого порядка.

Но были привычки, от которых Аркадий Васильевич не смог отказаться и теперь. Обычно директор, главный инженер, их заместители пишут свои резолюции на бумагах в левом верхнем углу выше текста или даже по самому тексту. Аркадий Васильевич продолжал писать внизу под текстом, что крайне возмущало Аллу Кирилловну. Осталось у него и прежнее пристрастие, как он шутя говорил, к «моей лаборатории».