Авиация и космонавтика 2012 11

Материал для оболочки применялся разный: ярославское полотно, тифлисская бязь, парусина и даже полушелковая материя. Размеры шаров сохранялись примерно одинаковыми: объем около полутора тысяч кубических метров, высота восемнадцать – двадцать метров, диаметр в средней части двенадцать – шестнадцать метров.

На изготовление одного шара шло, как писали газеты, более двух тысяч аршин материала, «товара». Весил шар до ста восьмидесяти килограммов, а стоимость его достигала тысячи рублей, по тому времени суммы немалой. Поэтому потеря монгольфьера вследствие пожара или варварства жителей тех мест, где падала оболочка, была для Юзефа Древницкого большой бедой.

В июне 1898 года в Казани шар улетел далеко за город. Его нашли на следующий день изрезанным на куски, причем часть оболочки была похищена. Пришлось начинать все с начала, брать взаймы и шить новый монгольфьер.

По воспоминаниям Ольги Ивановны Гребнер, парашют Юзеф Маврикиевич тоже изготавливал по своим эскизам. Делал он это на свой страх и риск, исходя из опыта полетов и прыжков. Конечно, никто не проводил никаких специальных проверок: надежно ли сшит купол парашюта, выдержит ли он нагрузку при раскрытии Да и некому было тогда это проводить, не существовало еще ни методов таких проверок, ни специальных приборов. Шар и парашют Древницкий испытывал на себе сразу, в первом же полете.

Полет монгольфьера с животными 19 сентября 1783 г.

Так было, например, в Казани летом 1909 года, когда Древницкий сшил себе новый шар и новый парашют. «Первый полет, – писала газета "Волжский вечер", – должен был удостоверить прочность шара и парашюта».

Уже в те годы было известно, что самый лучший материал для купола парашюта – это шелк, легкий, прочный, упругий материал. Но Древницкий свои парашюты шил из сатина. «Это гораздо практичнее», – объяснял он корреспонденту одесской газеты. «Практичнее» означало дешевле. Шелк был дорог, а материала для купола диаметром восемь метров требовалось порядочно.

Парашюты у Юзефа Древницкого были цветными. В 1897 году он опускался с парашютом желтого цвета. В 1909 – красного, а в 1913 – с двухцветным, купол которого состоял из голубых и розовых секторов. Внезапное появление в небе купола, похожего на цветок, вызывало у зрителей бурю восторга.

В конструкцию парашюта Юзеф Древницкий вносил свои изменения, подсказанные практикой. Поэтому, когда в объявлениях о намеченном полете сообщалось, что используется «парашют конструкции Древницкого», это было правдой.

Купол соединялся с шаром при помощи особого замка. Чтобы отцепить парашют, требовалось потянуть за специальную стропу. Но иногда в полете замок не срабатывал, и тогда приходилось опускаться вместе с шаром. В ветреную погоду это было небезопасно. Шар, словно гигантский парус, мог потащить аэронавта за собой.

Такое приключилось в Николаеве весной 1895 года. Юзеф Древницкий взлетел на новом, еще не проверенном монгольфьере и отделиться от него не смог. Шар, охладившись, опустился за городом. Посадка могла окончиться печально, если бы на помощь Древницкому не пришла компания молодых людей, увидевших борьбу аэронавта с шаром. «Услышав зов воздухоплавателя, – рассказывала газета, – они бросились на помощь, успели удержать аэростат и дали возможность Древницкому отделить парашют от шара. Аэронавт не получил никаких повреждений, пострадал только его костюм».

Обыкновенно в тех городах, где я совершал свои полеты и где до того не было ни одного воздухоплавателя-парашютиста, меня при спуске но землю окружала толпа народа, и каждый считал своим долгом собственноручно удостовериться, живой ли я человек или только кукла. Меня щипали, кололи даже шляпными шпильками!..

Административные Фомы-неверующие действуют, конечно, несколько иначе, но не менее настойчиво.

Помню, за год до Всероссийской выставки в Нижнем полицмейстер ярмарочной территории князь Волконский никак не хотел мне поверить, что я не самозванец, а настоящий Древницкий, так как где-то он вычитал, что «Древницкий убился».

Ни вид на жительство, ни другие имевшиеся у меня документы не могли убедить сиятельного Фому. Пришлось обратиться к помощи губернатора, генерала Баранова.

На вопрос генерала, почему князь ставит мне препятствия и не подписывает афишу, Волконский стал выкручиваться и наконец заявил, что, по закону, прежде чем подписать афишу, он обязан назначить комиссию для освидетельствования прочности шара и парашюта. На комиссию Баранов согласился, но настоял, чтобы Волконский афишу подписал немедленно.

– Если комиссия придет к отрицательным результатам, – сказал Баранов, – то у вас всегда остается возможность не допустить Древницкого до совершения полета.

Афиша была подписана, и я приступил к работе.

Наступил день полета, а комиссия все не являлась для «освидетельствования шара и парашюта». Началось уже наполнение шара. Публики собралось на месте много. Присутствовал и Баранов.

Я и думать уже перестал о комиссии, как вдруг передо мною предстал князь Волконский в белом кителе и такой же фуражке и, указывая на сопровождавших его двух инженеров губернского строительного комитета, потребовал, чтобы я объяснил «комиссии», как свидетельствуются шары.

Желая поскорее отделаться от назойливости князя и проучить его за надменный тон, с каким он ко мне обратился, я с самым невинным видом сказал:

– Войдите в шар и посмотрите, не просвечивается ли он. Если просвечивается – значит, он уже износился.

Должен заметить, что шар-монгольфьер был у меня старый, пропитанный сажей до того, что достаточно было только прикоснуться к нему, чтобы выпачкаться.

Князь, недолго думая, последовал моему указанию. Как только он очутился в шаре, я слегка тряхнул шаром, и эффект получился поразительный.

Из-под шара выскочил не блестящий гвардейский офицер, а грязный трубочист с лицом, искаженным от гнева и стыда.

Публика покатывалась от смеха и кричала:

– Дагомеец, дагомеец!

Даже Баранов не удержался от смеха.

Волконский сбежал, и полет мой совершился беспрепятственно.

Первый полет шарльера 1 декабря 1783 года

В 1895 году у Юзефа Древницкого тоже появилась своя ученица – Ольга Михайловна Древницкая. Она приходилась ему родственницей, невесткой, женой его второго брата Альфреда Маврикиевича, коммерсанта. Тот относился к зрелищному воздухоплаванию с пренебрежением, считал его делом несолидным и был очень недоволен, что его супруга стала аэронавткой. Но Ольгу Михайловну, видно, давно мечтавшую о смелых полетах, невозможно было переубедить.