Густав Майринк - Вальпургиева ночь_Ангел западного окна

Мне не удалось получше рассмотреть эту скульптуру, редкостную и художественно совершенную, если принять во внимание ее варварское, вероятно, фракийское происхождение {140} , — за плечом словно из-под земли выросла княжна, бесшумно, как ее азиатские лемуры, наверное, вошла, отодвинув в сторону ковер, которыми тут завешаны стены.

— Знаток искусства снова наводит критику? — услышал я вкрадчивый мягкий голосок.

Я резко обернулся.

В умении одеваться Асии Хотокалюнгиной не откажешь! На ней было короткое, по последней моде, платье, но я не мог определить, что это была за ткань, поблескивавшая точно старинная бронза, ничего подобного я никогда в жизни не видел, не шелк — он бы переливался ярче, и не шерсть — у той не бывает металлического блеска. Не все ли равно! Она была в точности как статуэтка львиноголовой Сехмет, платье облегало тело, словно полупрозрачный металлический покров, и при каждом движении тонко напоминало о великолепных формах каменной богини, да только княжна-то была живая…

— Любимая вещь моего покойного отца, — промурлыкала княжна. — Ставшая темой многих его научных исследований, И моих. Я была благодарной ученицей князя.

Я ответил довольно бессодержательными, но восхищенными фразами — похвалил статуэтку, не забыв и владелицу, с ее научными познаниями, упомянул о своеобразном завораживающем настроении, которое ощущается в сем произведении искусства; я говорил и, волей-неволей глядя на улыбающееся лицо княжны, чувствовал: есть и еще что-то, неопределенное, мучительное, глухое, полузабытое, и я, разливаясь тут соловьем, пытаюсь сообразить, ясно осознать, что же это, но ничего не выходит, лишь снова и снова будто мелькнет в глазах неуловимая, размытая тень, словно вьющийся серый дым… И еще я почувствовал: воспоминание, которое я мучительно пытаюсь воскресить, каким-то роковым образом связано со статуей. Мой блуждающий взгляд снова и снова возвращался к ней, словно притягиваемый магнитом, а уж чего я при этом нагородил княжне, улыбавшейся, но пристально глядевшей мне прямо в лицо, не представляю.

Как бы то ни было, с самой любезной улыбкой взяв меня под руку, она принялась шутливым, но дружеским тоном укорять меня за то, что я столь неподобающе долго медлил с ответным визитом. В этот раз я не услышал колкостей или упреков, которые напомнили бы о малоприятной сцене, разыгравшейся во время ее посещения моего дома. Как видно, княжна забыла ту историю или не отнеслась к ней всерьез, а сочла пустячной словесной перепалкой. Махнув изящной ручкой, она решительно оборвала мои бессвязные извинения, когда я попытался что-то пробормотать в оправдание своей тогдашней резкости:

— Вы наконец-то здесь. Вы, мой строптивый меценат, наконец-то пожаловали ко мне в гости. Очень надеюсь, что визит вы завершите лишь после того, как составите себе достаточно полное представление о положительных чертах моей скромной особы. Вы, конечно, принесли то, о чем я вас просила. Или нет? — И она засмеялась своей шутке.

Сумасшедшая! Значит, все-таки она сумасшедшая! — пронеслось в моем мозгу. Опять она подводит разговор к проклятому наконечнику копья!.. Копье?.. Не успев толком сообразить, что к чему, я резко обернулся и уставился на правую, утратившую некий предмет руку черной статуи на алтаре за моей спиной. Богиня с кошачьей головой! Вот чей символ — копье, которого так настырно домогается княжна! Тотчас в голове закружился целый вихрь догадок, суматошных попыток сопоставить, увязать друг с другом мельтешащие идеи и факты. Я сбивчиво забормотал:

— А что раньше держала в руке эта статуя? Вы же знаете, конечно, знаете… а я… в самом деле, я просто сгораю от нетерпения услышать от вас, что…

— Ну конечно, я знаю что! — Она засмеялась и явно не спешила с ответом. — А вас это так сильно интересует? Ах, я с величайшим удовольствием поделюсь своими скромными познаниями в археологии. Итак, позвольте сделать вам коротенький доклад. Вы — студент, я — профессор, разве нет? Вот-вот, я профессор!.. Немецкий профессор! — Княжна засмеялась — точно посыпались жемчужины, запрыгали по клавишам, сыграв гамму. Она легонько хлопнула в ладоши — так на востоке принято вызывать слуг. В тот же миг на пороге вырос безмолвный автомат с калмыцкой физиономией. Властный жест — и желтолицый призрак исчез, словно его поглотила мягкая мгла, в которой тонули стены, завешанные коврами.

Странная мгла, она светилась! Лишь в эту минуту я сообразил, что в комнате, или шатре, не было ни окон, ни какого-то другого, по крайней мере заметного, источника света. Было непонятно, откуда изливается свет, создающий этот мягкий, словно позлащенный красным закатным солнцем сумрак. Я подумал, может, где-нибудь спрятана сильная электрическая лампа дневного света, такие бывают у фотографов, — ее голубоватое сияние смешивается со светом от маленьких красных и желтых лампочек, и этим достигается впечатление теплых вечерних сумерек. Тут я заметил, что освещение постепенно изменяется: красноватый оттенок исчезает и все интенсивнее становится зеленоватый тон, сочный и густой, набирает силу, и мне почудилось, что освещение играло в согласии с настроением, которое исподволь установилось в нашей беседе с княжной… Но это, конечно, фантазии!

Бесшумно вернулся слуга, одетый в темную ливрею и шаровары, заправленные в черные блестящие сапоги. Он поставил перед нами серебряный поднос, а на нем стояли серебряные, с чернью чаши. Персидская работа, отметил я про себя. В них были всевозможные сласти.

И опять монгол скрылся внезапно, точно растворившись в воздухе… На низеньком табурете между княжной и мной стояли восточные сласти, мне ничего не оставалось, как отведать их.

До сладкого я не большой охотник и предпочел бы сигарету, если уж не избежать церемонии угощения. Внутренне скривившись, я взял какую-то липкую восточную конфетку и принялся жевать, между тем как княжна приступила к обещанной лекции:

— Так я и в самом деле могу преподнести вам кое-какие знания, дорогой друг? Вы позволите рассказать о понтийской Исаиде? Видите ли, в Причерноморье богиню Исиду окрестили по-своему, Исаидой… Кажется, вас это удивляет?

— Исаида! — вырвалось у меня, по-моему, я даже крикнул во весь голос.

Вскочив, я не сводил глаз с княжны. Она положила руку мне на бедро и мягко заставила сесть.

— Что ж, это всего-навсего вариант имени Исида, в такой форме оно существовало в тогдашнем греческом языке. Никакого переворота в науке с ним не связано, как вы, может быть, подумали. Менялись местности, где поклонялись богине, менялось население, соответственно, не раз изменилось и ее имя, верно? Например, вот эта черная Исаида, которую вы видите перед собой… — Она указала на статую.