Густав Майринк - Вальпургиева ночь_Ангел западного окна

Наконец, не в силах бороться с яростным плотским вожделением, я бросился к зеленому флорентийскому зеркалу, дару Липотина, и сорвал платок, которым оно было прикрыто, — помню, завешивая зеркало, я отвернулся, из страха, что княжна Асия предстанет точно живая в темной глубине, подобно тому как явился однажды из-за зеленого стекла мой утонувший друг Теодор Гэртнер; едва владея собой, я поднял глаза… Она, она была предо мною, реальная, живая, она, выпятив обнаженную грудь, смотрела кротко и умильно, ее глаза молили о милости, ласкали небесным взором мадонны… В страхе, в ужасе я понял — пришла моя погибель!

Я все же собрался с духом, в ярости и смятении из последних сил ударил кулаком, — стекло со звоном разлетелось на тысячи осколков.

Но тысячекратно, от каждого осколка, вонзившегося в мою руку, в крови жарким пламенем вспыхнули и запылали сотни, тысячи образов княжны. И в каждом зеркальном осколке — на полу, в раме — опять она, тысячеликая Асия, она, Асия, обнаженная, жадная, ненасытная, хищная. Она восставала из осколков, словно купальщица из вод, тысячи ее тел, тысячи улыбающихся лиц со всех сторон подступали ко мне армадой сирен, соблазнительниц, от которых шел дурманящий сладкий дух нагого тела…

Воздух наполнился ароматом ее кожи, ничего подобного я не знаю, никогда за всю мою жизнь не дышал я такой томительной сладостью, таким жгучим зноем и хмельной весенней свежестью. Ароматы пьянят, навевают сладкие сны, кто же этого не знает…

А потом… потом княжна Асия — Исаида! — принялась окутывать меня своей аурой, своим астральным телом. Она не сводила с меня сверкающих и невинных глаз — то был взгляд холодной рептилии, которой природой назначено убивать… Аромат ее существа проникал в каждую пору моего тела, пронизывал, насыщал… Какое уж тут спасение, защита, отпор…

Снова я был заворожен колдовским напевом, звучавшим в моей душе и лившимся откуда-то извне:

Я почувствовал: это моя отходная… как вдруг внезапная мысль рванула меня прочь от края могилы, который посвященные называют порогом «Восьмого мира», от края, бездны, за которым начинается распад, — у меня же кинжал моих предков, копье Хьюэлла Дата!

Может ли от мысли вспыхнуть огонь? Он тлеет под спудом, поймав человека в свой магический круг, огненное кольцо может быть не видимым взору, скрытым, и все-таки огонь всюду. И он готов вспыхнуть… одно лишь тайное слово — он взметнется и поглотит весь мир!

И этим тайным словом стала моя мысль о кинжале — передо мной взвился огромный огненный столб, пламя с шипением и оглушительным треском охватило комнату… я бросился сквозь стену огня: прорваться туда, к столу, любой ценой, пусть даже я сгорю! Прорваться к кинжалу, мне нужен кинжал!

Как я преодолел сплошную стену огня, не знаю, но преодолел, вбежал в кабинет, выхватил кинжал из тульского ларца. Стиснул в кулаке рукоять, как когда-то Джон Ди, лежавший в гробу. Ударил, отбросил Бартлета Грина, вдруг выросшего из-под земли и пытавшегося вырвать кинжал… клинок поразил жуткое бельмо, Бартлет зашатался и отступил… Я кубарем скатился по лестнице, где уже бушевал огонь, взлетали снопы искр, клубился черный удушливый дым… С разгона всем телом ударил в запертую дверь, она с треском сорвалась с петель… Прохлада и свежесть ночи обнимают меня. Волосы, борода опалены, одежда обгорела и дымится.

Куда же? Куда теперь?

За моей спиной с грохотом рушатся балки, дом лижут языки магического огня, зажженного сверхъестественной силой… Прочь, скорей прочь, как можно дальше! Я крепко сжимаю кинжал. Он для меня важнее жизни — в земном мире или в потустороннем…

Что это? Передо мной фантом, он хочет преградить мне путь к спасению, — царственно милостивая женщина, которую я видел в заброшенном парке, в Эльсбетштайне, и я уже готов возликовать: Елизавета, королева моего сердца, возлюбленная Елизавета Джона Ди, прекрасная, неустанно ожидающая, благословенная! Я падаю на колени, забыв об огне, разожженном тибетскими магами, не думая об осторожности…

Но тут кинжал в моих стиснутых пальцах словно посылает весть разуму: все озаряется светом мысли, и я вдруг понимаю ясно и трезво: передо мной личина, маска, обманчивый призрак! Образ, украденный у меня же лживыми порождениями тьмы, лишь представлен мне, отражен, он жаждет увлечь меня назад, в гибельное пламя…

Зажмурившись, я бросился сквозь фантом. И мчался, мчался, как будто за мной гнались все призраки Дикой Охоты, ничего не помня, не видя, кроме единственной путеводной звезды — Эльсбетштайна! Бежал, спотыкался, но ноги сами несли, я летел как на крыльях, чьи-то незримые руки оберегали и прикрывали меня, но не сдерживали бешеной гонки, я мчался, не сознавая, что сердце может не выдержать и разорваться… И вот я стою на зубчатой крепостной стене…

Оглянулся назад — небо багрово как кровь, весь город будто объят жарким огнем, дыханием ада…

Так же когда-то Джон Ди, не ведавший покоя странник, бежал из Мортлейка, оставив позади пылающее прошлое со всем, что было в нем достойного и ценного, со всеми заблуждениями и триумфами, и вот теперь так бежал я.

Но я владею тем, чего он лишился, — кинжалом! Да здравствует Джон Ди, мой предок, воскресший во мне и ставший «мною»!

— Кинжал у тебя?

— Да.

— Вот и хорошо.

Теодор Гэртнер протягивает мне руки, я хватаюсь за них, как утопающий, уже потерявший надежду на спасение. И тотчас тепло и доброта друга животворными токами устремляются в мое сердце, и понемногу ослабевает страх, сковавший меня, словно мертвеца, чье тело туго стянуто пеленами и свивальниками.

Легкий отсвет улыбки мелькнул в глазах моего друга.

— Ну что, победил ты Черную Исаиду? — Он обронил это вскользь, верно не желая меня взволновать, но для меня его вопрос грянул как трубный глас в день Страшного суда.

Я опустил голову:

— Нет.

— Значит, она явится и в наши пределы. Она никогда не упускает случая востребовать то, что считает своим.

Страх снова стягивает свои узы.

— Я пытался превзойти силы, данные человеку!

— О твоих попытках я знаю.

— Я исчерпал свои силы.

— Неужели ты и правда поверил, что духовного перерождения можно достичь средствами черной магии?

— Как?! Ваджроли-тантра… — Я с ужасом поднимаю глаза, ожидая ответа Теодора Гэртнера.

— Да-да. Прощальный подарок тибетских чародеев должен был убить тебя. О знал бы ты, какие силы нужны, чтобы совершить предписанное ваджроли-тантрой и не погибнуть! Лишь азиатам удается успешно довести этот ритуал до конца. Но ты совершил немало — дважды остался в живых, отведав смертельной отравы, дважды выкарабкался благодаря своей и только своей силе. И поэтому ты достоин помощи.