Густав Майринк - Вальпургиева ночь_Ангел западного окна

Я мельком удивляюсь и понимаю: да, вот так мы сбрасываем одежды после скитаний, к какой бы цели ни привел путь. Словно окалина, упало когда-то платье к ногам княжны Асии…

Вдруг — быстрый удар, точно легким молоточком, поражает меня в голову. Никакой боли, напротив, удар благотворен, ибо над моим теменем взлетают снопы света… Им нет конца, свет возносится в небо и зажигает неисчислимые звезды… Это зрелище, звездное море света, дарует блаженство…

Неохотно и медленно я прихожу в себя.

Я облачен в белые одежды. Опускаю глаза, и тут их ласково касается луч света, посланный золотой розой, которая сверкает теперь и на моей груди.

Рядом мой друг — Гарднер, мы стоим в зале с призрачно высокими стенами, и со всех сторон доносится тихое гудение, словно здесь огромный пчелиный рой.

Ко мне приближаются светозарные белые существа, окруженные лучистым сиянием. Гудение нарастает, все слышней напев, все яснее ритм, и вот голоса сливаются в стройный хор:

Как же много у тебя друзей! Все они были рядом, а ты во тьме ночной терзался страхом, не зная, где искать спасения!

И впервые меня неудержимо тянет рассказать о себе, но это желание оплетено тонкой прозрачной сетью печали, которая отчего-то снова опутала меня, хотя я не нахожу ее истока.

Гарднер не дает мне погрузиться в поиски причин этой странной грусти, в неуверенные, блуждающие без пути размышления, он берет меня за руку и увлекает за собой. Неведомыми путями мы снова оказываемся в парке возле приземистых ворот, ведущих во двор крепости. «Лаборант» останавливается и простирает руку к пышным розовым кустам, источающим пряное благоухание:

— Я садовник. Да-да, напрасно ты думал, будто я ученый, алхимик. А это — лишь одна из многих и многих роз, которые я взрастил в глиняном горшке, а затем предоставил им цвести на вольном воздухе.

Мы входим в ворота, впереди — башня.

Мой друг продолжает:

— Тебя всегда отличали глубокие познания в искусстве превращения простых металлов в золото. — Улыбка скользнула по его лицу, добродушная, но отчасти и насмешливо-укоризненная, так что я смущенно опустил глаза. — Поэтому тебе предоставлена лаборатория, ты сможешь заняться трудами, которых твоя душа жаждала с того самого мгновения, как родилось твое «я».

Мы поднимаемся в башню… Это башня Эльсбетштайна и в то же время — совсем, совсем другая. Постепенно я начинаю понимать сложное взаимодействие символов и того высокого смысла, которым все исполнено здесь, на моей истинной сокровенной родине.

Широкая винтовая лестница со ступенями из темного поблескивающего порфира приводит в знакомое помещение алхимической лаборатории. Я удивляюсь про себя: как оказалась великолепная просторная лестница там, где раньше едва умещалась старая деревянная развалина с выбитыми ступеньками. А сама лаборатория! Колоссальные своды теряются в недоступной глазу вышине, в синем сумраке плывут мерцающие созвездия… Надо мной — ночное небо! А далеко внизу, на земле, жарко пылают горны, кипит работа…

Неукротимое пламя созидания бьется в очаге. В огненном зареве словно отражен весь земной мир. Что-то шипит и тает, тьма озаряется светом, пестрая смесь расплывается, мгла редеет, грозные силы истребления, гибели, уничтожения связаны, закованы в цепи и брошены в чугунные тигли, они кипят и бурлят с неистовой, демонической мощью, но мудрая воля реторт и горнил их усмиряет.

— Трудись, созидай, пусть твоя страстная жажда творит золото, но… золото солнца! Приумножающий свет особо почитаем в нашем братстве.

Я внимаю высоким наставлениям. Мудрость, витающая вокруг, все озаряет ярким солнечным светом. Его ослепительные лучи испепеляют в моей душе жалкие крохи прежнего скудоумия, которое я мнил знанием. И только один робкий вопрос еще мечется в мыслях, точно блуждающий огонек:

— Скажи мне, друг… Прежде чем я раз и навсегда перестану задавать вопросы, ответь, кем был… то есть кто такой… Ангел западного окна?

— Ангел — эхо, всего лишь! Ангел сказал, что он бессмертен, и это правда. Он никогда не жил, потому и бессмертен. Неживший не ведает смерти. Не кто иной, как вы, заклинатели, были истоком знания и силы, благословений и проклятий Ангела, а вы считали истоком его. Он был лишь сгустком сомнений, знаний и магического искусства — всего, чем вы, сами о том не догадываясь, обладали. Вы, каждый порознь, добавляли что-то от себя в общую сумму, и потому каждого из вас откровения «посланника Божия» удивляли чем-то другим. Понятно и то, что он являлся в западном окне — запад это зеленое царство мертвого прошлого. Подобных «вестников» предостаточно обретается в полях царства тлена и разложения, много их и там, где вызревают споры гнили и плесени… Куда как лучше для людей было бы, если бы ни один из этих «ангелов» не появлялся в земном мире, однако надежда порой увлекает смертных на ложные пути… За спиной твоего Ангела западного окна прятался Бартлет Грин. Но теперь, когда пришел конец твоим сомнениям, с ним покончено. — Гарднер повернулся к тиглям и ретортам. — Все лишь vinculum [27], как говорили древние. Все быстротечное — символ, сравненье, сказал один из наших братьев {162} . Нам лишь видится, будто в этих сосудах что-то кипит. Орудия, инструменты, кажется, вот-вот разлетятся на куски, но их буйство — тоже лишь видимость. Смотри, вот глобус, это vinculum, воплощение связей, и только. Когда ты окончательно откажешься от знания, когда твое неведение станет совершенным, ты поймешь, как применить все, что собрано в этой лаборатории, для приумножения солнечного золота. И тогда, если коснешься точки на глобусе, от твоего перста устремятся теплые токи добра и мира… или в том месте земли родятся сокрушительные смерчи и шквалы, взметенные твоей холодной очищающей силой. Будь же осмотрителен и храни свой огонь! Помни: что бы ты ни совершил, люди усмотрят в твоих деяниях перст Божий и примутся творить новых ангелов, призывая их с запада. А сколько уже являлось тех, кто не был призван, однако вступил на этот путь и сгубил себя тем, что принял обличье «ангела»…

— И это… все это… моя миссия?! — В страхе перед огромной ответственностью я едва в силах говорить.

Спокойно поясняет адепт:

— Величие человека в каждом новом поколении это не обретение нового знания, но умение его приложить. Слово Божие вечно и неизменно, неизменно велика и мера, назначенная Им.