Джордж Клейсон - Первый богач в Вавилоне

Два года я вёл бродячую жизнь, работая на купцов-караванщиков за гроши. Уйдя от них, я связался с шайкой разбойников, которые прочесывали пустыню в в поисках неохраняемых караванов и грабили их. Подобные деяния были недостойны сына моего отца, но я смотрел на мир через цветной камень и не понимал, как низко пал.

В первом рейде нам повезло, и мы захватили богатую добычу — золото, шелка и другие ценные товары. Добычу мы отвезли в Гинир и продали, а деньги потратили.

Но во второй раз нам повезло меньше. Сразу после того, как мы ограбили караван, на нас напали вооруженные копьями люди из местного племени, которым караванщики платили за защиту. Два главаря разбойников были убиты, а остальных отвезли в Дамаск, раздели донага и продали в рабство.

Меня купил за две серебряные монеты вождь бедуинского племени. Коротко стриженный, в одной набедренной повязке, я не очень отличался от других рабов. Я был глупым мальчишкой и воспринимал всё это как приключение, но тут новый хозяин привел меня к своим четырем женам и сказал, что если им нужен слуга, из меня сделают евнуха и отдадут им.

Только тут я осознал весь ужас своего положения. Жители пустыни свирепы и воинственны. А у меня не было ни оружия, ни возможности бежать, и они могли сделать со мной всё, что хотели.

Я стоял, охваченный страхом, а четыре женщины оглядывали меня. Я подумал, не получится ли их разжалобить. Сира, главная жена, была старше остальных. Она бесстрастно осмотрела меня. За ней пришла презрительная красотка, глядевшая на меня так, словно я был земляным червяком. Две младшие жены только хихикали, словно всё это было очень веселой шуткой.

Казалось, я уже целый век стою, ожидая приговора. Каждая из женщин, похоже, ждала, чтобы другие что-нибудь решили. Наконец Сира заговорила равнодушным голосом:

— У нас и так много евнухов, а вот погонщиков верблюдов мало, да и те, что есть — бесполезные лодыри. Вот хотя бы сегодня — мне нужно поехать навестить мать, она слегла в лихорадке, но ни единому из наших рабов я не могу доверить поводья своего верблюда. Спроси этого раба, умеет ли он водить верблюдов.

Мой хозяин спросил:

— Умеешь ли ты обращаться с верблюдами?

Старательно скрывая, насколько важен для меня этот разговор, я ответил:

— Я умею заставить верблюда опуститься на колени, умею нагрузить его вьюками, вести верблюда в поводу в течение долгого дневного перехода и не уставать. И если нужно, я могу починить седло и сбрую.

— Раб говорит хорошо, — заметил мой хозяин. — Ладно, Сира, если ты желаешь, возьми его в погонщики верблюдов.

Итак, меня отдали Сире, и в тот же день я повел её верблюда в далекий путь — к больной матери. Я воспользовался случаем и поблагодарил Сиру за заступничество, а также сказал, что не родился рабом, что я свободнорождённый, сын почтенного седельника из Вавилона. И ещё я поведал ей большую часть своей истории. То, что она сказала, меня сильно задело, но потом я много думал о её словах.

— Как ты можешь звать себя свободным человеком, — сказала она, — если слабость довела тебя до нынешнего положения? У кого душа раба, тот станет рабом, хотя бы и родился свободным. Так вода просачивается до отведенного ей уровня. А у кого душа свободного человека, тот добьётся почестей и уважения в родном городе, какие бы несчастья его ни преследовали.

Больше года я был рабом и жил с рабами, но всё же не уподобился им. Однажды Сира спросила меня:

— По вечерам, когда другие рабы собираются и веселятся вместе, почему ты сидишь в одиночестве в шатре?

На это я ответил:

— Я думаю о том, что ты тогда сказала мне. И пытаюсь понять, какая у меня душа — раба или свободного человека. Я не могу веселиться вместе с ними, поэтому сижу один.

— Мне тоже приходится сидеть в одиночестве, — призналась она. — У меня было большое приданое, и хозяин женился на мне ради него. Однако он меня не желает. Каждая женщина хочет, чтобы её желали. Из-за этого, и ещё из-за того, что я бесплодна и не рожаю ни сыновей, ни дочерей, я вынуждена сидеть одна. Будь я мужчиной, я бы скорее умерла, чем жила в рабстве, но обычаи нашего племени превращают свободных женщин в рабынь.

— Что ты думаешь обо мне теперь? — вдруг спросил я. — Какая у меня душа — раба или свободного?

— Скажи, хочешь ли ты расплатиться со своими вавилонскими долгами? — ответила она вопросом на вопрос.

— Я бы хотел, но не вижу никакого способа это сделать.

— Если ты будешь сидеть в бездействии, позволяя годам пролетать мимо и не пытаясь выплатить долги, то у тебя воистину презренная душа раба. Ибо тот, кто не может себя уважать, — не более чем раб, а человек, который не выплачивает сделанные им долги, не может уважать себя.

— Но что я могу сделать, будучи рабом в Сирии?

— Оставаться рабом в Сирии, слабак.

— Я не слабак! — горячо запротестовал я.

— Тогда докажи это.

— Как?

— Твой великий царь бьётся с врагами всеми силами и любыми доступными способами. А твои враги — это твои долги. Они изгнали тебя из Вавилона. Ты не воевал с ними, и они стали сильнее тебя. Если бы ты сражался с ними как мужчина, то мог бы их победить и пользоваться уважением горожан. Но у тебя не хватило мужества сражаться, и ты падал всё ниже, пока не стал рабом в Сирии.

Я много думал о её жестоких словах, много сочинил возражений, доказывающих что душой я вовсе не раб, но мне не представилось случая пустить их в дело. Через три дня служанка Сиры привела меня к своей госпоже.

— Моя мать опять очень больна, — сказала Сира. — Оседлай двух лучших верблюдов из табуна моего мужа. Привяжи к ним бурдюки с водой и седельные сумы для долгого путешествия. Поди также в кухонный шатер, служанка даст тебе еды.

Я навьючил верблюдов, дивясь тому, как много еды дала мне служанка, ибо до места, где жила мать Сиры, было меньше одного дня пути. Я вёл верблюда своей госпожи, а служанка ехала на втором верблюде за нами. Когда мы приехали к матери Сиры, только-только стемнело. Сира отпустила служанку и сказала мне:

— Дабасир, какая у тебя душа — свободного человека или раба?

— Душа свободного человека, — ответил я.

— Вот твой шанс доказать это. Твой хозяин и все племенные вожди перепились и лежат в пьяном забытьи. Возьми этих верблюдов и беги. Вот здесь в суме одежда твоего хозяина — надень её. Я скажу, что пока гостила у матери, ты украл верблюдов и сбежал.

— А у тебя поистине душа королевы, — сказал я. — О, как я желал бы отвезти тебя туда, где ты будешь счастлива.

Она ответила:

— Счастья не видать беглой жене, скитающейся среди чужого народа. Поезжай своим путём, и да хранят тебя боги пустыни, ибо ехать тебе далеко, и по пути не будет ни еды, ни воды.

Меня не нужно было долго уговаривать. Я горячо поблагодарил её и растворился в ночи. Места эти были мне незнакомы, и я лишь приблизительно представлял себе, в какой стороне лежит Вавилон, но всё же храбро двинулся по пустыне туда, где виднелись горы. Я ехал на одном верблюде, а второго вел в поводу. Я ехал без остановки всю ночь и весь следующий день: меня подгоняла мысль об ужасной каре, которой подвергали рабов, укравших имущество хозяина и пытавшихся бежать.