Джеффри Уэст - Масштаб. Универсальные законы роста, инноваций, устойчивости и темпов жизни организмов, городов, экономических систем и компаний

Древние римляне называли часом волка время между ночью и восходом, перед самым рассветом, и считали, что в это время демоны обладают особенной властью и жизненной силой, что в этот час умирает больше всего людей и рождается больше всего детей, и человека посещают кошмары [85] Из вступления к фильму Ингмара Бергмана «Час волка», 1968. .

Если рост – неотъемлемая часть жизни, то так же неотъемлемы старение и смерть. Тот факт, что почти всё умирает, играет центральную роль в процессе эволюции, так как обеспечивает возможность появления и расцвета новых адаптаций, конструкций и других инноваций. С этой точки зрения то, что особи, будь то организмы или компании, умирают, не только «хорошо», но и абсолютно необходимо – даже хотя их самих это, возможно, не слишком радует.

Таково проклятие сознания. Все мы знаем, что умрем. Ни один другой организм не несет огромного бремени знания того, что его жизнь конечна и что его индивидуальное существование рано или поздно неизбежно закончится. Ни одно живое существо, будь то бактерия, муравей, рододендрон или лосось, не «беспокоится» и даже не «знает» о смерти. Они живут и умирают, участвуя в непрерывной борьбе за существование, передавая свои гены будущим поколениям и играя в бесконечную игру выживания наиболее приспособленных. То же делаем и мы. Но за последние несколько тысяч лет мы стали сознанием и сознательностью процесса эволюции и взялись за решение необыкновенной задачи поисков его смысла, в которых мы принесли в мир мораль, заботу, рациональность, душу, дух и богов.

Когда мне было шестнадцать лет, я пережил небольшое откровение. Школьные друзья уговорили меня пойти с ними в маленький кинотеатр немассовых фильмов в лондонском Вест-Энде на фильм, пользовавшийся в то время большим успехом в культурных кругах. Это оказался замечательный фильм «Седьмая печать» Ингмара Бергмана, произведение шекспировской силы и глубины. В нем рассказывается история средневекового рыцаря Антониуса Блока, который возвращается домой, в Швецию из Крестового похода и встречает в пути олицетворение Смерти, пришедшей за ним. Пытаясь предотвратить или по меньшей мере отсрочить неизбежное, Блок предлагает Смерти сыграть с ним в шахматы; если он выиграет, он сохранит свою жизнь. В конце концов он, разумеется, проигрывает, но только потому, что Смерть, переодевшаяся священником, обманом вынуждает его исповедаться и узнает все его планы. Этот аллегорический сюжет позволяет обратиться к вечным вопросам о смысле – или бессмысленности – жизни и ее взаимосвязи со смертью. Гений Бергмана блестяще изображает эти вопросы, лежащие в самом сердце философских и религиозных рассуждений, над которыми человечество бьется в течение многих веков. Как можно забыть завораживающую финальную сцену, в которой облаченная в черное Смерть ведет Антониуса и его свиту навстречу их судьбе по далеким холмам в знаменитой пляске смерти?

Легко понять, какое впечатление мог произвести этот фильм на невинного, не склонного к размышлениям подростка шестнадцати лет. Мне кажется, именно тогда я впервые осознал, что в жизни есть что-то кроме денег, секса и футбола, и именно так возник мой многолетний интерес к вопросам метафизики и философской мысли. Я начал жадно читать весь обычный набор источников, от Сократа, Аристотеля и Книги Иова до Спинозы, Кафки и Сартра, от Рассела и Уайтхеда до Витгенштейна, А. Дж. Айера и даже Колина Уилсона, хотя я не понимал почти ничего из того, что они писали (особенно, кстати говоря, Витгенштейна). Но одну вещь я все-таки узнал: что, хотя над великими вопросами в течение очень долгого времени билось множество великих людей, ответов на них мы так и не получили. Только все новые вопросы.

О силе шедевра Бергмана говорит то, что и спустя почти шестьдесят лет этот фильм производит на несколько потрепанного жизнью семидесятипятилетнего человека, приближающегося к закату своей жизни, столь же мощное впечатление, возможно еще более конкретное и живое. В одном из центральных эпизодов фильма Смерть вполне резонно спрашивает Антониуса: «Неужели ты никогда не перестаешь сомневаться?», на что он с чувством отвечает: «Нет, никогда не перестаю». Так же следует поступать и нам. Увлеченный интерес к смерти в сочетании с непрекращающимися сомнениями и поисками смысла жизни пронизывает всю человеческую культуру, но более всего проявляется и обретает формальное выражение во множестве религиозных установлений и опытов, изобретенных человеком. Наука в общем случае находит себе место вне таких философских блужданий. Однако многие ученые, даже не склонные к «религиозным» или особо «философским» воззрениям, видят в стремлении понять и распутать «законы природы», в страсти к познанию того, как устроен мир и из чего он состоит, альтернативный вариант поисков примирения с этими великими вопросами. В какой-то момент своей жизни я понял, что и я принадлежу к их числу и нахожу в науке – по меньшей мере, в физике и математике – некоторый вариант той духовной опоры, в которой, как кажется, нуждаются все. Я в конце концов понял, что точные науки предлагают один из немногих, если не единственный, подход, способный дать заслуживающие доверия ответы на некоторые из великих вопросов.

Некогда естественные науки называли натуральной философией, что подразумевало несколько более широкий охват и более тесные связи с философской и религиозной мыслью, чем мы приписываем им сейчас. Не случайно полное название знаменитых «Начал» Ньютона – «Математические начала натуральной философии». Хотя сам Ньютон придерживался еретических взглядов – он отрицал классические доктрины бессмертия души, существования дьяволов и демонов и поклонения Христу как Богу, которое он считал идолопоклонством, – в своей работе он видел проявление божественного первоначала. Говоря о своих «Началах», он утверждал: «Когда я писал свой трактат о нашей системе <���мира>, я имел в виду такие принципы, которые применительно к людям могли бы способствовать вере в Бога, и ничто не может обрадовать меня больше, чем известие о том, что мой труд оказался полезен именно для такой надобности» [86] Из письма к Ричарду Бентли от 10 декабря 1692 г. Цит. по: Четыре письма сэра Исаака Ньютона доктору Бентли, содержащие некоторые доказательства существования Бога / Перевод Ю. А. Данилова // Вопросы истории естествознания и техники. 1993. № 1. С. 33–39. .