Владимир Ткаченко-Гильдебрандт - Загадочная шкатулка герцога де Блакаса

Несмотря на все ресурсы, несмотря на мощное действие сил или добродетелей Высшего Бога, материя уже настолько неотделима от божественной субстанции, что оставляет в ней довлеющую и не уменьшающуюся часть, избегающую даже очищения Бога. Этот осадок, благодаря своему весу, мало-помалу нисходит сквозь области бурь и приводит к разным температурам, смешиваясь с деревьями, растениями и урожаями (122). Здесь, конечно, вариант страждущего Иисуса, который я не мог обойти молчанием, поскольку он доказывает верование манихеев в то, что господство зла прекратится только когда субстанция Бога будет полностью извлечена из материи (123). Читатель должен хорошо теперь понимать, почему практики очищения в мистериях манихейства доводились мной до определенной грани, где я прошу его мне перейти на латынь (124).

Очищение божественного начала или божественной субстанции у манихеев настолько составляло сущность их мистерий, что между их двенадцатью управляющими (125), приставленными к двенадцати ведрам, в которых предназначено было переносить души в прекрасном светлом корабле (126), наиболее почитался сияющий ангел Зр1епЛИепепз, изображавшийся держащим остатки членов их бога и плачущим от того, чего еще недостает, пребывая в пленении, угнетении и осквернении материей (127).

Очистить часть, происходящую от Бога посредством отделения ее от своего антагониста материи, и поспешить искать эту божественную часть в срамных испражнениях тел мужчины и женщины вплоть до самых тайных мистерий зачатия (128): таковым было последствие, к которому приводила печальная доктрина Манеса всех разделявших ее. Святой Августин дал манихеям их истинное имя, назвав кагпаристами (СаМуаг^ез), то есть (129). Экберт (130) и другие делали сопоставление с этим, и я не знаю, как можно было пойти против естественного суждения, ссылаясь на этимологии, к которым никак не применяется здравый смысл (131). Немцы, в целом, были убеждены, и я соглашаюсь с ними, что имя СабЬап является названием, первоначально данным манихейской сектой себе самой (132).

Всеми мистериями этого катарства дышат барельефы шкатулки, что станет видно из анализа, который я собираюсь им дать. Итак, на IV изображении самой маленькой части двух барельефов представлен один из этих двенадцати управляющих, очевидно тот самый, что в формуле отречения, о которой говорит Бособр (133), назван венценосным. (134); поскольку ЗрЬгпбИепепз готовится его короновать одной рукой, тогда как другой держит остатки бога или страдающего Иисуса: не попавшие в плен к материи следы этого богаи содержатся в позвоночном столбе, что нельзя, как бы не хотелось, смешивать с пальмовой ветвью. Венценосный эон, кажется, выполняет здесь миссию установления контакта с добродетелями или силами, преображенными волей Отца: он принимает одного из нагих детей, о которых я уже сообщал читателю; и поскольку этого ребенка несет крокодил, животное, преданное Тифону, или гению зла (135), нужно признать в этом знаке того же самого ребенка как преображение народа тьмы (136), предназначенного воодушевиться средствами другой преображающей силы в самой империи света, представленной мальчиком или нагой девочкой (137), которую небесный Эон в воинском одеянии держит за руку. Это облачение, а также топор, поднятый перед собой ангелом света, характеризуют власть Стефанофора или небесного Эона, о котором я говорю. Своей другой рукой, вооруженной веслом, ангел света достаточно указывает, что готов перенести на большом корабле (138) в державную обитель чистый свет, проявления которого ожидает (139).

На том же самом IV изображении самая большая его часть представляет собой одно из омовений, столь часто совершаемых во всех ветвях валентиниан, от которых Манес принял доктрины (140). Итак, согласно догме о переселении душ, души животных столь же божественны (141), сколь и человеческие души, ибо последние пребывали в телах животных (142). Манихеи благодаря этой доктрине переселения практиковали свои омовения как над людьми, так над определенными животными, которые, по их представлениям, должны по-особенному содержать человеческие души. Именно это происходит здесь с животным, напоминающим овцу. Известно, что валентиниане пользовались евангельской притчей, касающейся заблудшей овцы., говоря, что овца является человеческой душой, которую Симон пришел разыскать и спасти под именем Елены, ибо эта душа, врасплох захваченная князьями тьмы, творцами плоти, ангелами зла или злого начала, которые, однажды став ее хозяевами и связав ее материей, удерживали у себя в плену, и чтобы помешать душе возвратиться на небо, они заставляли ее переходить из одного тела в другое (143).

Но на барельефе перед нашими глазами посвященные, наоборот, ставят целью освободить плененную душу от посягательств враждебных князей. Для этого было средство, использовавшееся валентинианскими сектами, уже неоднократно мной упомянутыми и удочеренными Манесом. Оно состояло в возлиянии смеси елея и воды на головы их умирающих и даже умерших. Таким омовением они полагали сделать невидимыми души, предохранив их в переходе сквозь пространства от козней высших сил, имеющих только одну пищу для существования — души, восходящие на небо (144).

У Святого Иринея Лионского есть фрагмент, сообщающий, что помазание елеем делает мертвых невидимыми для князей и высших сил, чтобы внутренний человек вышел бы за свои пределы, не оглядываясь на своем непрерывном пути, и чтобы тело было отодвинуто к скрытым вещам (145).

Все рассказанное мной происходит буквально на одной из двух половин большой части изображения IV. Здесь есть все, даже мертвая голова — необходимый символ совершавшейся мистерии. Вид атлета, унесенного к скрытым вещам; тело животного, подвергшегося священному испытанию несомненно, является одной из этих управляющих и сохраняющих премудростей, которым Бособр дает еще имя Омофоров, Атлантов или неустанно несущих: они представляют собой род сил, привнесенных Манесом в свою теогонию с Востока (146).

Вся эта сцена происходит в присутствии посвященного, подвергающегося в тот же самый момент испытанию огнем на печи, где он, кажется, удерживается насильно.

Вполне очевидно, здесь мы имеем дело с адамианами или адамитами (147), о которых Святой Епифаний (148) говорит, что они по природе своей кроты и устанавливают свои конвентикулы (так называются их церкви или собрания) в пещерах или около подземных печей, чтобы согреть тех, кто собирается в такого рода помещениях нагими, как если бы только что вышли из утробы их матерей (149).

Это те же самые адамиты, о которых говорит Анастасий: “Манихейские мужчины и женщины присутствуют нагими в своих церквях, где собираются в подражание Адаму и Еве” (150).