Абдурахман Авторханов - От Андропова к Горбачёву

Через пять лет — на XXII съезде партии в 1961 г. — Хрущев, продолжая разоблачать культ личности и преступления Сталина, заодно открыл перед партией и страной преступления и всего состава сталинского Политбюро. Из разоблачений Сталина Хрущев сделал и свой вывод — XXII съезд постановил выкинуть саркофаг с гробом Сталина из мавзолея Ленина за его «массовые репрессии против честных людей».

Так, символически оторвав Сталина от Ленина, Хрущев решил вернуть партии веру в победу коммунизма не в отдаленном, а в ближайшем будущем, еще при жизни нынешнего поколения советских людей. Хрущев предложил на утверждение съезда новую, третью программу партии. Коллектив авторов ЦК во главе с секретарем ЦК КПСС Пономаревым объяснил, почему новая программа носит такой конкретный характер: «Важнейшая черта новой Программы КПСС, — сказано в "Истории КПСС” 1962 года, — ее конкретность и научная обоснованность… Люди могут теперь ясно представить себе здание коммунизма, знают, как надо его строить, как будет в нем организована жизнь». («История КПСС», 1962, стр. 735).

Сейчас тот же Пономарев и его новый шеф Горбачев видят основной недостаток программы Хрущева как раз в ее конкретности. Действительно, Хрущев не ограничился словоблудием сталинских времен о коммунизме, не пережевывал вновь старый сталинский лозунг «догнать и перегнать Америку», а конкретно записал: Америку он догонит через десять лет, а коммунизм построит через двадцать. Более того. Съезд единогласно записал, что в конце двадцатилетия СССР будет производить промышленной продукции вдвое больше, чем ныне производится во всем несоциалистическом лагере. Однако цель Хрущева была не столько строительство коммунизма, сколько, как уже говорилось, восстановление в партии потерянной веры в этот самый коммунизм. После всего исторического опыта этого можно было добиться не отвлеченными поступками, а конкретной программой действий с указанием материальных благ, которые ждут советских людей в ближайшие, конкретно установленные сроки. Но вот как раз это обстоятельство толкнуло Хрущева на путь безудержной фантазии. Он обещал ввести уже в первом десятилетии 35-часовую рабочую неделю, покончить с нехваткой жилья, увеличить отпуска, полностью удовлетворить потребность в дошкольных учреждениях.

Во втором десятилетии, утверждала третья программа КПСС, каждая семья будет иметь благоустроенную квартиру, коммунальный транспорт будет бесплатным. Бесплатным будет также и общественное питание на предприятиях, в учреждениях и для занятых в производстве колхозников. Мы говорим об этой программе как о программе Хрущева, ибо он был ее инициатором, но она была торжественно провозглашена от имени всей партии на съезде партии и 25 лет считалась ее действующей «программой». И она сослужила свою службу. Фантастическая в своих конкретных обещаниях, она помогла партии отвести опасность, которая грозила ее господству, и, поругивая Сталина, сохранить и укрепить именно сталинскую систему управления страной.

На последнем съезде Брежнева в феврале 1981 г. было решено разработать новую редакцию действующей программы. Над этой редакцией работали пять лет четыре генсека-Брежнев, Андропов, Черненко и Горбачев. В результате родился совершенно необычный документ, который во внутриполитической части больше похож на экономическую инструкцию Госплана, чем на политическую программу партии. Это верно, что внутренняя политика коммунистического государства, где все средства производства, в том числе и люди, национализированы, — это политика прежде всего экономическая и что в этом смысле сама политика, как Ленин выражался, пользуясь терминологией своего любимца Бухарина, является «концентрированным выражением экономики». И все-таки партия есть политический руководитель, а не экономический инструктор. В данной программе, впервые в ее истории, партия предписывает не экономическую политику, а экономическую технологию советским хозяйственникам, которые в этих вопросах лучше разбираются, чем партия, но, будучи загнаны этой партией в антихозяйственные рамки догматической философии, лишены возможности проявлять творческую инициативу. Вообще новая программа совершенно серое, канцелярское, типично бюрократическое творчество, в ней нет ни вдохновляющих идей программного документа, ни политического пафоса исторического манифеста, на что были большие мастера марксисты старой школы. Но что еще более странно: в программе, насквозь пронизанной демагогией о великих преимуществах социализма, нет даже демагогических обещаний. Сразу видно, что авторы новой программы, находясь под шоком невыполненных обещаний третьей программы, решили ограничиться экономическими инструкциями — что делать, и общими политическими рассуждениями, как будущие советские люди станут счастливыми когда-нибудь при будущем коммунизме, ибо, признается программа, только при нем исчезнет социальное неравенство между советскими людьми.

Имея в виду легкомысленную фантазию старой программы, Горбачев докладывал на октябрьском пленуме ЦК [1985], что новая редакция программы должна «быть свободной как от излишней детализации, беспочвенной фантазии, так и от книжной премудрости, игры в дефиниции». («Правда», 16.10.1985). «Игра в дефиниции» заключалась, очевидно, в том, что три его предшественника — Брежнев, Андропов и Черненко — выдумали неизвестную основоположникам марксизма-ленинизма новую фазу в коммунизме. По их единогласному утверждению выходило, что между низшей фазой коммунизма — социализмом — и его высшей фазой — самим коммунизмом, существует еще другая фаза (или другой этап), которую они окрестили совершенно неизвестным в марксизме термином: «развитой социализм». На XXVI съезде Брежнев доказывал, что после того, как в СССР уже построен социализм, наступил этап строительства «развитого социализма», который составит целую историческую эпоху на путях к коммунизму. Во французском переводе своей книги о правлении Брежнева, которая вышла сейчас же после съезда («La Methode Brejnev», Fayard, 1981), я подверг критике это новое «открытие» в марксизме Брежнева, как явно антимарксистскую ересь. Эту критику я повторил в русской свободной печати, когда его преемник Андропов объявил главной целью новой редакции программы дать развернутую характеристику «развитому социализму», а главной программной задачей признать «планомерное и всестороннее совершенствование развитого социализма» (даже семантически фраза: «совершенствовать развитой социализм» — явный нонсенс, ибо нельзя совершенствовать уже совершенное). В докладе Горбачева термин «развитой социализм» исчез. Он сказал: «Третья программа в ее нынешней редакции — программа совершенствования социализма», опустив прилагательное «развитой». Что это было сделано намеренно, показывает продолжение его мысли: «Мы твердо держим курс на коммунизм, исходя из того, что между двумя фазами единой коммунистической формации нет и не может быть резкой грани». («Правда», 16.10.1985). Во всей новой программе мимоходом и в ином смысле только один раз встречается «развитой социализм», но без «совершенствования». Кажется, я имею право претендовать на приоритет критики антимарксистской отсебятины предшественников нового генсека, заслуга явно мизерная, ибо величайшей отсебятиной был и остается сам их первоисточник — утопическая идеология. Однако, и в новой программе есть установки заведомо нереальные, которые не могут быть осуществлены иначе, как путем радикальных социальных и экономических реформ. Например, такая установка: «Достижение высшего мирового уровня производительности общественного труда, качества продукции и эффективности производства» или следующая цель: «Уже до конца 2000 года должно быть достигнуто удвоение производственного потенциала страны при коренном качественном его обновлении». Этим целям предпослана такая загадочная фраза: «Предстоит осуществить крутой поворот». Такую терминологию Ленин употреблял при переходе от «военного коммунизма» к новой экономической политике (НЭП). Ее употребляют сейчас и китайские коммунисты, обосновывая свой НЭП. На любом политическом языке «поворот» означает полное изменение курса или направление политики в какую-нибудь другую сторону. Пока что Горбачев занят продолжением старого экономического курса, лишь корректируя его частности. Может быть, это лишь проба и подготовка к предстоящему «повороту»? Судить об этом трудно и гадать бесполезно. Зато обещания в области социальной политики так сформулированы, что даже при их невыполнении оставляют возможность заявить, что они выполнены. Вот как они изложены: 1) «КПСС ставит задачу поднять благосостояние советских людей на качественно новую ступень»; 2) «Уже в ближайшее пятнадцатилетие намечается удвоить объем ресурсов, направленных на удовлетворение потребностей народа»; 3) «Уменьшение ручного труда» (из советской прессы известно, что ручной труд в СССР составляет 40 %, совершенно дикая цифра для капиталистических стран); 4) «К 2000 году практически каждая советская семья будет иметь отдельное жилье» (из советской прессы известно, что 20 % городского населения не имеют квартир, а оговорка «практически» указывает на неуверенность авторов программы, что это положение изменится). 5) «Пенсионное обеспечение колхозников постепенно приблизится к уровню, устанавливаемому для рабочих и служащих». Последний пункт о колхозниках даже как обещание звучит очень жалко, особенно в устах бывшего колхозника и помощника комбайнера, ныне генсека Горбачева. Ведь в СССР существуют два пролетариата: городской индустриальный пролетариат, относительно лучше обеспеченный, и пролетариат второго сорта — деревенский колхозный пролетариат, лишенный даже тех весьма скромных социальных привилегий, которыми пользуется городской пролетариат. Оказывается, к концу 2000 года колхозный пролетариат только приблизится к городскому пролетариату, и то только в пенсионном обеспечении.