Вальтер Шайдель - Великий уравнитель [litres]

То, что некоторые имперские методы позволяли отправить на сражения очень крупные армии, – это всего лишь показатель размера этих империй, а не признак массовой мобилизации. Например, в XI веке н. э. династия Северная Сун держала многочисленную армию, чтобы противостоять угрозе, исходящей с севера, от чжурчжэньской империи Цзинь. Источники указывают численность до 1,25 миллиона, что, по всей видимости, отражает распределение жалований, часть которых присваивали себе коррумпированные командиры, а не реальную мощь, но даже миллионная армия не превышала бы 1 % населения Китая того времени, насчитывавшего по меньшей мере 100 миллионов человек. Индийская империя Моголов в пору своего расцвета контролировала более 100 миллионов подданных, но никогда не призывала на службу даже одного процента из них. Армия Римской империи в эпоху расцвета насчитывала, возможно, 400 000 человек при общем населении империи 60–70 млн, что гораздо меньше 1 %. В Османской империи пропорция была еще ниже [245].

Чтобы выявить более подходящие к делу случаи, придется отправиться в более далекое прошлое. Первым претендентом можно назвать Китай эпохи Воюющих царств. В этот период, длившийся с V по III век до н. э., на территории Китая существовали семь враждующих царств, постоянно сражавшихся между собой за господство. Непрекращающийся конфликт превратил эти образования в централизованные территориальные государства, пытавшиеся мобилизовать свои демографические и иные ресурсы в максимально возможной степени. Реорганизация администрации, скорее всего, повлияла на концентрацию власти и богатства элиты. Если раньше территории и их население были поделены на наделы, которые контролировали местные влиятельные кланы, то правители эпохи Воюющих царств ввели систему уездов («сянь»), управляемых напрямую, что позволяло собирать налоги и проводить военные призывы. Чтобы искоренить влияние наследственной знати, цари переводили чиновников с одного места на другое, смещали их и даже казнили. Высшие чиновники, ранее набиравшиеся из числа правящих кланов, теперь рекрутировались также из рядов менее высокопоставленной элиты и превращались в наемный персонал, работавший за плату и потому полностью зависящий от государства. Постепенно большинство чиновников, упоминаемых в источниках, становится неизвестного происхождения, по мере того как старые семьи теряли влияние [246].

Административная реорганизация, по всей видимости, повлекла за собой и реорганизацию земли; начиная с VI века до н. э. государства вводили решетчатую систему и объединяли домохозяйства в группы по пять единиц. В процессе государство упрочило частные земельные владения, сократив количество элитных посредников, которые могли присваивать ренту и труд и тем самым конкурировать с центральным правительством. Такие интервенции подразумевали перераспределение земель. Наиболее подробно известная реформа, приписываемая Шан Яну из царства Цинь (начиная с 359 года до н. э.), предполагала распространение решетчатой системы на всю страну. Тот факт, что дороги и тропинки в этом регионе до сих пор образуют прямоугольный сетчатый рисунок, указывает на то, что эти смелые планы во многом были воплощены в жизнь. Реформаторы стремились поделить землю на равные участки, передаваемые индивидуальным домашним хозяйствам в зависимости от количества взрослых мужчин в каждом из последних. Такие меры (в той степени, в какой они были осуществлены) должны были привести к выравниванию имущества сельского населения. Военные награждения, наоборот, приводили к росту неравенства: в Цинь позднего периода Воюющих царств каждая отрезанная голова врага, которую приносил воин, давала ему повышение на один ранг и фиксированное количество земли, достаточное для пропитания семьи из пяти человек. Более того, эти наделы сохранялись и в дальнейшем, пусть и просто как единицы дохода, а не как реально контролируемые участки земли. В Цинь, например, члены высших девяти из семнадцати рангов имели право получать доход с таких наделов. И хотя предполагалось, что наделы не передаются по наследству, представители элиты всячески пытались приватизировать их посредством продажи или ростовщичества, что погружало крестьян в долги [247].

Конечной целью такой реструктуризации было набрать более многочисленные армии и получать больше доходов от войны. Обрабатывающее землю население рассматривалось как источник военной силы: идея о том, что крестьяне и солдаты суть одно и то же, нашла свое воплощение в концепции geng zhan zhi shi – «те, кто служат на земле и на войне». Различия между городским и сельским жителями также были во многом стерты, благодаря чему все население воспринималось как единое целое. Это позволило расширить концепцию прославления законного насилия, прежде характерную для аристократов (с их церемониальными боями на колесницах и охотой), на простолюдинов, призываемых для боевых действий большими массами пехоты [248].

История всего этого периода пестрит военными конфликтами: одно современное исследование насчитывает 358 войн в 535–286 годах до н. э., то есть более одной войны в год. Были и многолетние военные компании, охватывавшие более обширные территории. Степень мобилизации достигла невиданных ранее уровней, хотя неизвестно, насколько можно доверять часто преувеличенным официальным цифрам. Основные государства Ци, Цинь и Чу предположительно привлекли под свои знамена до миллиона солдат каждое, что примерно соответствует всей доступной людской силе. Часто упоминаются сражения с участием 100 000 и более человек, причем эти цифры имеют тенденцию к увеличению. Наиболее известный пример – битва при Чанпине в 260 году до н. э., в которой циньские войска якобы полностью истребили армию Чжао численностью в 400 000 человек. Общие потери проигравших в 26 крупнейших сражениях IV–III веков до н. э. составляют до 1,8 миллиона, а в другом исследовании сообщается о примерно 1,5 миллиона убитых войсками Цинь в 15 сражениях того же периода. И хотя эти цифры почти точно преувеличены, ни в массовой мобилизации, ни в огромных потерях сомневаться не приходится. Поразительно читать сообщения о том, что для битвы при Чанпине было мобилизовано все мужское население близлежащей области Хэнэй в возрасте от пятнадцати лет [249].

Вопрос о том, привело ли все это к выравниванию доходов и богатства, остается открытым. Борьба государства против наследственной аристократии и его опора на чиновников, получающих жалование и пожизненные наделы, увеличивали социальную мобильность и должны были препятствовать концентрации богатства, а особенно его передаче между поколениями. Раздача земельных участков простолюдинам должна была сократить неравенство среди населения в целом. Но все же частное землевладение – это палка о двух концах. Если раньше крестьяне были зависимыми и коэффициенты Джини эффективного контроля над землей, вероятнее всего, были очень высокими, то теперь отчуждаемость земли облегчила ее перераспределение, и это действительно упоминается в критике методов правления Цинь, которая часто звучала в ранний период Хань. Поздние наблюдатели убедительно показывали, что крестьяне теряли свою землю из-за налогов и непредсказуемых обязанностей и повинностей перед государством, что вынуждало их брать ростовщические займы, выдаваемые богачами, которые сначала позволяли крестьянам держаться на плаву, но в конечном итоге отбирали их землю. Непрекращающиеся войны не только способствовали уравнивающей земельной реформе и приватизации, но также подтачивали возникшую в итоге систему мелких частных хозяйств. В более общем смысле этот период характеризуется ростом коммерции, монетизации и урбанизации по мере того, как мелкие поселения превращались из укреплений знати в более крупные города. Все эти тенденции – предвестники увеличения неравенства. Они также хорошо согласуются с сообщениями о том, что крестьяне теряют свои земли и становятся безземельными работниками или издольщиками, в то время как обладатели капитала, такие как купцы и предприниматели, скупают их владения. В этом контексте становится понятно, почему государство рассматривало источники излишков как зло, которое следует уничтожать постоянной войной [250].