Алеся Лонская - Репортаж: От идеи до гонорара

Комната напоминала склеп. Свидетели говорили тихо и рассказывали о событиях настолько болезненных, что многие из них теряли над собой контроль. Медсестра, описывавшая поведение подзащитного, когда того доставила в больницу полиция, плакала. Он был почти кататоник, вспоминала она, с зажмуренными глазами и раскачивающимся взад и вперед телом, запертый от мира своей неописуемой душевной мукой. Долгое время он молчал, пока медсестра не села рядом и не взяла его за руку. Тогда он заговорил — сказал, что не хочет никаких транквилизаторов и не заслужил избавления от этой боли. Он хотел прочувствовать ее всю, до капли, а потом умереть.

Штат Вирджиния судил его за непреднамеренное убийство (manslaughter). Факты никем не оспаривались. 49-летний Майлз Харрисон был милейшим человеком, порядочным бизнесменом и заботливым, ответственным отцом — до того дня прошлым летом, когда он, замотанный проблемами на работе и отвечая на бесконечные телефонные звонки сотрудников и клиентов, забыл отвезти своего сына Чейза в садик. Малыш, пристегнутый ремнями к детскому сиденью, медленно испекся в раскаленной жарким июльским солнцем машине.

Страшная, необъяснимая ошибка, которой невозможно найти оправдание. Но являлась ли она преступлением? Ответ на этот вопрос должен был дать судья.

В какой-то момент, во время перерыва, Харрисон неуверенно поднялся на ноги, повернулся, чтобы покинуть зал заседаний, и увидел, в первый раз, что за его позором наблюдали другие люди. Огромный мужчина опустил глаза и качнулся; кто-то поддержал его. Хватая ртом воздух, он вдруг выкрикнул странным, причитающим фальцетом: «Мой бедный мальчик!»

Группа детей из соседней школы пришла в суд на запланированную экскурсию. Учительница явно не ожидала такого. Буквально через несколько минут ошарашенных детей торопливо вывели из зала.

Процесс продолжался три дня. И все три дня на одном из последних рядов сидели две женщины, потратившие много часов, чтобы доехать до Вирджинии. В отличие от большинства присутствующих, они не были ни родственницами, ни друзьями, ни сотрудницами обвиняемого.

«…нижняя часть тела была красной или красно-сиреневой…»

Когда обвинитель зачитывал самые страшные, невыносимые показания — свидетельство патологоанатома — женщины на заднем ряду прижимались друг к другу.

«…зеленые пятна в области живота… поражение внутренних органов… оползающая кожа… внутренняя температура достигает 108 градусов Фаренгейта к моменту смерти…»

Мэри — та, что постарше и пониже,— задрожала. Лин — моложе, выше, с длинными золотистыми волосами — притянула ее к себе, обняла. Они долго сидели так, склонив головы, держась за руки. Когда процесс закончился, Лин Балфур и Мэри Паркс тихо покинули зал, не привлекая ничьего внимания. Они не хотели присутствовать на этом суде, но чувствовали себя обязанными — перед подсудимым и в огромной степени перед самими собой.

Это было по меньшей мере необычно: в одной комнате собралось три человека, объединенные одним и тем же страшным эпизодом в биография — все трое случайно убили своих детей. Убили одинаково, необъяснимо и очень «современно».

Также вас интересуют ожидания героев от процесса. Часто обвиняющая сторона хочет мести, максимального обвинения, сторона защиты хочет максимального оправдания и ожидает совсем другое. Но иногда — наоборот! Бывают случаи, когда раскаявшийся преступник просит для себя наказания или когда жертва преступления просит простить преступника, но прокурор все равно требует лишения свободы. Вам нужны комментарии этих сторон ВНЕ судебного заседания, где они могут говорить откровенно. А из того, что происходило в зале суда, нужно взять только яркое и то, что может изобразить драматическую ситуацию, ее завязку, ее кульминацию и ее развязку. Иными словами, реальность в вашем репортаже не будет соответствовать действительной последовательности судебного заседания, вам не обязательно описывать всех, кто высказывался на заседании, а достаточно тех реплик, которые повлияли на итог или ваше понимание происходящего.

Конфликт в судебном заседании всегда очевиден, но нельзя считать, что читателю будет ясна драматическая ситуация из контекста: информация о ней не способна дать читателю возможность пережить драматическую ситуацию. А если у него нет возможности пережить ее — ваш репортаж теряет ценность, т.е. бэкграунда о том, что здесь происходит и кто с кем борется,— недостаточно. Ваша задача в случае репортажа из зала суда — сделать читателя участником процесса: он должен сопереживать вашему герою и ПОЧУВСТВОВАТЬ, ЧТО значит для этого героя тот или иной приговор, ЧТО значит для него взгляд матери в зале суда, КАКОВО видеть и слышать противников.

Я приведу здесь отрывки из репортажа с процесса над Цапками — убийцами из станицы Кущеской. Обратите внимание, как журналистка сводит к минимуму подробности самого процесса, выделяя из них только самые эмоциональные.

Зал встает, начинается описание 19 убийств, 4 изнасилований, покушений, похищений, хищений, рэкета, избиений. Рука старушки, проткнутая шампуром, и яма, вырытая для сожжения живьем недруга, перемежается бесконечным воровством автомобильных номеров, закупкой носков большого размера, которые нужно надевать поверх обуви, пулями, которые тормозятся корпусом автомобиля, и впоследствии рассчитанной «стоимостью машины, поврежденной при покушении».

Это длится два часа.

Цапок иногда начинает качаться, как в начале процесса, когда он еще пытался изобразить из себя сумасшедшего.

Затем судья вдруг начинает запинаться. Он читает описание действий убийц в доме Аметовых. Он читает: «Четыре колото-резаные раны на уровне молочной железы», «не менее 12 ударов в область лица, с повреждением корня языка», «медленно, с целью причинения особых страданий, двигая ножом в раневом канале». Я вдруг понимаю, что судья судорожно пробегает глазами текст и немилосердно сокращает приговор, пропускает самые страшные куски. Оля Богачева ложится лицом на деревянную оградку и обхватывает себя руками. Джалиль Аметов прислоняется к стене, его лицо багровеет, взгляд останавливается, но он продолжает стоять и слушает, как именно были убиты его мать, отец, жена и девятимесячная дочь.

Самой тяжелой неожиданно стала последняя, формальная часть приговора. «Одежду Богачева — уничтожить, как не представляющую ценности. Трусы детские… уничтожить, как не представляющие…». Зал перестал шевелиться.