Татьяна Топорова - Древнегерманские двучленные имена

с) Звуковой повтор + повтор общей части: Afats hAriwulafa hApuwulafz hAeruwulafiz war Ait runAz pAIAz (117) “Битвы волк (сын) Меча волка написал эти руны по Войска волку” ... hApuwolAfz gaf j hariwolAfs тАеПЪ... (119)... “Битвы волк дал счастье. Войска волк сыну...”

Поэтическая функция реализуется в рунических nom.pr. в двух аспектах - во взаимодействии элементов двучленного nom.pr. (имя как микротекст) и nom.pr. с контекстом (ономастическим и апеллятивным) и проявляется в комплексе специальных приемов - звуковых повторах (в том числе и аллитерации), использовании сравнений, оценочных характеристик, отражении мифологических и героических сюжетов, семантической мотивированности nom.pr. и др. При этом обнаруживаются те же явления, что и при анализе древнегерманских двучленных nom.pr., например, использование корневой рифмы, а не аллитерации, как в поэтической организации апеллятивов. Специфика рунических nom.pr. заключается в противоречии между композиционными принципами в пределах двучленного имени, где преобладают звуковые повторы, не включающие аллитерацию, и при взаимодействии nom.pr. с контекстом, где очевидна конституирующая роль аллитерации. Это противоречие объясняется принадлежностью рунических nom.pr. к ономастической системе со свойственными ей признаками, с одной стороны, и с магическим характером рунических надписей, требующим усиления поэтической организации текста с целью непосредственного достижения поставленной цели (например, воздействия на адресата надписи и др.), реализующейся в соответствии с общими правилами (в частности, использованием именно аллитерации), с другой.

Важнейшим источником описания двучленных имен собственных в древнегерманском эпосе служит древнеисландский поэтический памятник “Старшая Эдда”, сохранившийся в нескольких вариантах: I) Godex Regius 2365 (вторая половина XIII в., список с более древней несохра-нившейся рукописи, 45 листов форматом 19x13 см., 29 песен, Королевская библиотека в Копенгагене); 2) AM 748 (начало XIV в., 6 песен, библиотека Копенгагенского университета, коллекция Арни Магнуссона); 3) Hauksbok (начало XIV в., вариант “Прорицания вельвы”). Предполагается, что письменной фиксации эддических песен предшествовал длительный период их функционирования в устной традиции. Локализация и датировка песен “Старшей Эдды” относятся к числу наиболее дискуссионных проблем скандинавистики. Несмотря на использование различных критериев - археологического, культурно-исторического, типологического (сопоставление песен “Старшей Эдды” с фрагментами и вариантами, дошедшими в составе других памятников), лингвистического (анализ фонетических, грамматических особенностей, фразеологии, стиля и т.д.) не удалось однозначно установить время возникновения эддических песен. В качестве временных полюсов выделяют V и XII вв. Столь же спорной остается и локализация эддических песен: в качестве возможного места их появления выступают то южная Германия, то Скандинавия (Норвегия или Исландия). Основной корпус “Старшей Эдды” составляют песни, входящие в Godax Regius 2365. К ним примыкают так называемые “дополнительные песни”, число которых варьирует в различных изданиях 26 26 Текст "Старшей Эдды" цитируется по изданию /Neckel 1962/; там же см. сокращения эддических песен. Композиционно “Старшая Эдда” подразделяется на песни мифологического и героического содержания.

Необходимость анализа двучленных имен собственных в эпосе продиктована рядом обстоятельств. Во-первых, “Старшая Эдда” является наиболее архаичным древнегерманским текстом, воплощающим мифопоэтическое видение мира. Во-вторых, речь идет о единственном древнегерманском памятнике, представляющем собой не готовый результат, а непосредственный процесс создания мифопоэтической модели мира, предоставляющий уникальную возможность проследить конституирование ее ключевых понятий. В-третьих,, автономность “Старшей Эдды”, ее исконно германский характер, минимальное воздействие со стороны других традиций и наиболее полное отражение языческого мировоззрения не подлежат сомнению. Консервация архаичных древнегерманских представлений в “Старшей Эдде” вызвана специфической социокультурной ситуацией, сложившейся в Скандинавии, в частности, в Исландии: ее изолированным положением, препятствовавшим культурным влияниям извне, довольно поздней христанизацией (в 1000

г.), носившей ненасильственный характер, введенной законодательным путем на тинге, терпимостью по отношению к языческим верованиям. Кроме того, именно эпос следует считать исходным локусом формирования древнегерманской ономатетической концепции, так как ему свойствен в наибольшей степени “номинализм”, сущность которого заключается в утверждении существования только названных предметов и принципиальной недопустимости бытия объектов, не имеющих наименований. Именно этим обстоятельством объясняется операционность мифопоэтического мышления, когда ответом на вопрос о происхождении того или иного предмета или явления служит указание его имени, обладающего ясной семантической мотивировкой. Сознательное оперирование смыслом nom.pr., его внутренней формой, предопределявшей судьбу его носителя, подтверждается в плюрализме наименований одного и того же объекта, актуальном как в сфере имен собственных, так и имен нарицательных, где каждый апеллятив низводится до своих истоков и функционирует как “первое имя”, отсылая к акту первоначальной номинации. В этом аспекте наибольший интерес вызывают эддические “Речи Альвиса”, диалог на космологические темы между карликом Альвисом и скандинавским богом Тором, где каждый элемент вселенной обозначается на языке богов, людей, карликов и великанов. Ср.: “Альвис, скажи мне, ... названьем каким небо зовется в разных мирах”. - “У людей это - небо, а твердь - у богов, ткач ветра - у ванов, верх мира - у турсов, кровля - у альвов, дом влажный - у карликов” /Старшая Эдда, 1963, 64/. Ориентация на многообразие способов номинации, нахождение наиболее удачного имени свидетельствуют об актуальности данной проблемы, выдвигавшейся в рамках самой традиции и занимавшей в ней центральное положение, и о необходимости изучения функционирования двучленных имен собственных в древнегерманском эпосе.

Таким образом, исследование эддической ономастики, с одной стороны, раскрывает механизм образования двучленных имен собственных и объясняет сущность древнегерманских неэпических nom.pr. соответствующей структуры в плане диахронии, выполняя своеобразную роль “пер-вопространства”, где производятся ономастические опыты, а, с другой, отражает специфические процессы, наблюдаемые в эпосе как особом жанре.