Карл Саган - Мозг Брока. О науке, космосе и человеке

Почему религии оказывают такое сильное сопротивление рациональному обсуждению и обоснованным аргументам? Отчасти, я думаю, потому, что наш общий перинатальный опыт реален, но сопротивляется точному воспоминанию. Но другая причина, полагаю, связана со страхом смерти. Люди и наши непосредственные предки, а также наши родственники по боковой линии, такие как неандертальцы, – возможно, первые существа на этой планете, которые четко осознают неизбежность собственного конца. Мы умрем, и мы боимся смерти. Этот страх мировой и транскультурный. Вероятно, он имеет значительную ценность для выживания. Те, кто хочет отложить смерть или избежать ее, могут улучшить мир, уменьшить его риски, родить детей, которые будут жить после нас, и создать великие произведения, благодаря которым о них будут помнить. Считается, что те, кто предлагает рациональное и скептическое обсуждение религиозных вопросов, подвергают сомнению широко распространенный способ решения проблемы (человеческого страха смерти) – гипотезу, что душа продолжает жить после того, как тело умирает [212] Один любопытный вариант описан в книге Артура Шницлера «Полет во тьму» (Flight Into Darkness): «…во всех моментах смерти любой природы человек проживает снова свою прошедшую жизнь со скоростью, непостижимой для остальных. У этой вспоминаемой жизни также должен быть последний момент, и у этого последнего момента свой собственный последний момент и так далее, и по-этому смерть сама по себе бесконечна, и поэтому, в соответствии с теорией пределов, человек может приблизиться к смерти, но никогда не сможет ее достичь». На самом деле сумма бесконечного ряда подобного вида конечна, и этот аргумент ошибочен по математическим и по другим причинам. Но он напоминает нам о том, что мы часто желаем принять отчаянные меры, чтобы избежать опасного столкновения с неизбежностью смерти. . Поскольку мы, большинство из нас, совсем не хотим умирать, нам неуютно, когда нам говорят, что смерть – это конец, что личность и душа каждого из нас не будет жить дальше. Но гипотеза о существовании души и гипотеза о существовании Бога – это разные вещи: на самом деле существуют человеческие культуры, в которых одну можно найти без другой. В любом случае мы не способствуем общим целям человечества, отказываясь рассматривать идеи, которые нас пугают.

Не все из тех, кто поднимает вопросы о существовании Бога и существовании души, – атеисты. Атеист – это тот, кто уверен, что Бога нет, тот, у кого есть убедительные доказательства против существования Бога. Я не знаю таких убедительных доказательств. Потому что Бог может относиться и к далеким временам и местам, и к первопричинам – нам нужно узнать намного больше о Вселенной, чем мы знаем сейчас, чтобы быть уверенными, что такого Бога не существует. Чтобы быть уверенным в существовании Бога или в его отсутствии, нужно хорошо разбираться в теме, настолько изобилующей сомнениями и неопределенностью, что невозможно почувствовать в этом вопросе хоть какую-то убежденность. Допускается широкий ряд промежуточных позиций, и, учитывая огромную эмоциональную энергию, которая вкладывается в эту тему, ищущий, мужественный и открытый ум является основным инструментом для уменьшения степени нашего коллективного невежества в вопросе существования Бога.

Когда я читаю лекции по псевдонауке или народной науке (по типу глав 5–8 этой книги), меня иногда спрашивают, не должна ли подобная критика применяться к религиозным доктринам. Конечно, должна. Свобода вероисповедания – один из столпов, на которых были основаны Соединенные Штаты, – необходима для свободного исследования. Но это не подразумевает, что религия не подлежит критике или переосмыслению. Только задавая вопросы, мы можем познать истину. Я не настаиваю на верности или оригинальности идей о связи между религией и перинатальным опытом. Многие из них по крайней мере присутствуют в теории Станислава Грофа и психоаналитической школы психиатрии, в частности у Отто Ранка, Шандора Ференци и Зигмунда Фрейда. Но о них стоит поразмыслить.

Конечно, эти простые идеи не предлагают сколько-нибудь полного ответа на вопрос о происхождении религии. Я не хочу сказать, что теология полностью объясняется физиологией. Но было бы удивительно, принимая во внимание, что мы действительно можем вспомнить наш перинатальный опыт, если бы он не влиял в глубочайшем смысле на наше отношение к рождению и смерти, сексу и детству, стремлениям и этическим ценностям, к причинно-следственной связи и Богу.

И космология. Астрономы, изучающие природу, происхождение и судьбу Вселенной, проводят точные наблюдения, описывают космос с помощью дифференциальных уравнений и тензорного исчисления, используют для исследований рентгеновские лучи и радиоволны, подсчитывают галактики и определяют их движение и расстояния до них, и когда все это сделано, остается выбрать между тремя разными теориями: космологией стационарной Вселенной, блаженной и спокойной; циклической Вселенной, по которой она расширяется и сжимается болезненно и вечно; и расширяющейся Вселенной Большого взрыва, где космос создается в результате бурного процесса, пронизанного излучением («Да будет свет»), и затем растет и остывает, эволюционирует и переходит в состояние покоя, как мы видели в предыдущей главе. Но эти три космологии напоминают со странной, смущающей точностью человеческий перинатальный опыт стадий 1, 2 и 3 плюс 4 по Грофу, соответственно.

Современным астрономам легко смеяться над космологиями других культур: например, идеей догонов, что Вселенная вылупилась из космического яйца (глава 6). Но в свете только что представленных идей я собираюсь гораздо более серьезно отнестись к народным космологиям; их антропоцентризм лишь немногим легче уловить, чем наш. Могут ли озадачивающие вавилонские и библейские упоминания о водах над и под небесным сводом, которые Фома Аквинский так отчаянно пытался привести в соответствие с аристотелевской физикой, быть просто метафорическим обозначением амниона? Разве мы не можем разработать космологию, которая не является математической зашифровкой нашего индивидуального происхождения?

Уравнения общей относительности Эйнштейна допускают решение, при котором Вселенная расширяется. Но Эйнштейн по непонятной причине проглядел такое решение и выбрал абсолютно статический, не эволюционирующий космос. Не может ли этот просчет иметь перинатальное, а не математическое происхождение? Физики и астрономы явно не хотят принимать космологическую модель Большого взрыва, в которой Вселенная расширяется бесконечно, хотя традиционные западные теологи более или менее рады этой перспективе. Можно ли этот спор, почти определенно основанный на психологических предрассудках, понять, используя терминологию Грофа?