Дан Хили - Гомосексуальное влечение в революционной России. Регулирование сексуально-гендерного диссидентства

Другой пример традиционной взаимной мужской сексуальности, на этот раз из русской провинции, показывает, насколько патриархально воспринимались подобные вещи. Однополые отношения с помещиками крестьяне оценивали совсем иначе. В 1891 году Анна Николаевна Казакова подала прошение «об отдельном жительстве от мужа», мотивируя свое желание тем, что ее супруг, Константин Николаевич Казаков, на протяжении десяти лет вступал в половые связи с домашними учителями своих детей и совращал крестьян, взятых в прислугу. В деле, дошедшем до Николая П (1868—1918), имеются показания прислуги о связях с барином, записанные со всеми сальностями. «<...> Казаков творит грех с мужиками, употребляет их в заду», — свидетельствовал один из опрошенных, повторяя деревенские слухи. Другая крестьянка сообщила: «Константин Николаевич употребляет мужиков в зад вместо женщин». Некто Быковский, дворовый из крестьян, сообщил, что как-то раз барин усердно потчевал его водкой и велел прийти ночью. Проснувшись после первого, одурманенного водкой полового свидания со своим господином, бедолага обнаружил в кармане три целковых. Быковский пренебрег предостережениями других работников (обоего пола) относительно «греховных» поступков хозяина. Крестьянин Михаил Ушаков, нанятый в кучера, сообщил, что он сексуально связан как с господином, так и с госпожой. В 1887 году он постоянно получал предложения от Константина Казакова, и, хотя отказался позволить хозяину проткнуть себя анально, однажды они имели сношение. Хозяин взял член Ушакова («хуй» («khui») — грубое русское название этой части тела) и вставил его себе между ягодицами. Оба, муж и жена, платили кучеру от трех до пяти рублей за каждый секс. Ушаков был уволен, когда открылось, что Анна Казакова беременна от него 14. Воистину, «каждая несчастливая семья несчастлива по-своему». Подобные показания свидетельствуют, что, по крайней мере, некоторые крестьяне с неодобрением относились к «греху» барина с мужиками. Остальные же исповедовали другую мораль. Быковского и М. Ушакова толкнули на «грех» пьянство и нужда в деньгах.

В городских мастерских наделенные властью хозяева мужчины подвергали юношей половым домогательствам или попросту насиловали их. П.В. Медведев писал, что он постоянно мастурбировал с кем-то из своих домашних — «мальчиком» восемнадцати лет, учеником или слугой:

Но зачем я приучаю молодого мальчика (но, впрочем, развитого)? <...> три раза еще на прежней квартире я имел с ним сладострастное сношение взаимного онанизма, он немножко робеет, но, кажется, ему тоже приятно. <...> по моему желанию удовлетворял меня 15.

П.В. Медведев каялся в «грехе», но утешал себя тем, что его молодой партнер получал удовольствие от их свиданий и, кроме того, был уже достаточно взрослым, чтобы отдавать себе отчет в своих желаниях. Судебные документы свидетельствуют о подобных, если не более зловещих, картинах [однополого] мужского насилия. Хозяин одной московской мастерской, Решетников, 26 лет, был печально известен половыми домогательствами к своим мальчикам-ученикам, однако его разоблачение в 1892 году скорее вызвало смех, нежели покрыло его позором 16. В том же году перед судом предстал пекарь Челноков, чьи половые «подвиги» с его учениками навлекли гнев московских филантропов 17. Педагогические учреждения, частные и безнадзорные, были традиционными местами для подобных совращений малолетних. В 1880 году пострадавший от полового принуждения со стороны пятидесятипятилетнего наставника объяснил суду: «Я недавно приехал в Петербург из деревни и, не зная здешних порядков, не жаловался, потому думал, что здесь так делается у всех хозяев» 18.

Аналогичная ситуация однополой эротической активности имела место и в духовных учебных заведениях. В 1919 году в Москве состоялся суд над епископом Палладием, обвиненным в «растлении мальчика и противоестественном пороке (педерастии)». Суд пролил свет не только на тайную сторону отношений духовного пастыря с четырнадцатилетним послушником, но и на другие подобные эпизоды 19. Монастыри были полны искушений, представляя собой благодатные оазисы, в которых процветала взаимная сексуальная активность. Как свидетельствуют церковные исповедные тексты, молодые послушники возбуждали у взрослых монахов сладострастные желания 20. Необходимо было обеспечить соблюдение соответствующих обычаев и уставов, а потому всё, могшее пробудить чувственность, тщательно устранялось. Устав требовал, чтобы члены общины пристально следили за теми, кто живет в общей келье, проверяли, запираются ли двери на ночь, пособляют ли молодые братья старшим раздеваться и омываться 21. Духовную карьеру Палладий начал инспектором семинарии в Москве, продолжил — в Саратове. Он должен был следить за бытом и нравственностью подростков семинаристов. Инспекторы наблюдали за старшими мальчиками и молодыми мужчинами, поселившимися за пределами семинарии в частном секторе, где было сложней контролировать соблазн, исходящий от алкоголя, табака и воспрещенного секса 22. В ходе следствия было выявлено несколько юношей и два взрослых монаха, чья духовная карьера началась в последние годы царизма с подачи Палладия 23. Подобные отношения «патрон-клиент» вполне соответствовали широко распространенной модели традиционного взаимного мужского эроса 24.

С начала XVH века русская баня являлась, вероятно, еще одним местом, где потворствовали традиционным половым отношениям между мужчинами. Здесь опять старшие и более богатые являли власть над молодыми. В конце 19-го столетия медицинский дискурс идентифицировал бани как основной локус мужской проституции в российских городах 25. Первые платные бани появились в Москве в середине XVII века, в них государством было установлено раздельное мытье полов 26. Существуют разные мнения относительно того, насколько строго соблюдалось это разграничение и являлись ли бани десексуализированным местом в русской культуре 27. Однако раздельные парильни для мужчин и женщин создавали гомосоциальную атмосферу и способствовали тому, что впоследствии бани превратились в средоточие мужской проституции. На миниатюре XVH века (из Московского исторического музея) изображены пришедшие в баню бородатые мужики в окружении обслуживающих их четырех безусых юнцов (ил. 1). Один юноша, в подштанниках, стаскивает сапоги у посетителя, другой, также в подштанниках, достает воду из колодца. Третий, уже нагишом, обдает водой камни на печи, чтобы поддать пару. В это время четвертый, тоже безо всякой одежды, хлещет веником бородатого любителя попариться, лежащего голым спиной на скамье. Хотя на миниатюре нет и намека на сексуальные действия, отсутствие растительности на лицах банщиков свидетельствует об их подчиненном положении. Митрополит Даниил (до 1492—1547) и протопоп Аввакум Петрович (1620/1621—1682) осуждали мужчин, бреющих бороду, поскольку гладкостью лиц они походили на женщин и тем самым как бы приглашали к мужеложству 28. С развитием в XVIII веке коммерческих отношений молодые люди стали стремиться устроиться в городские бани. В 1745 году несколько шестнадцатилетних крестьянских парней, задержанных при въезде в Москву, заявили, что ехали устраиваться на работу в платные бани 29. К концу царского времени штат бань формировался преимущественно из мужчин (и кое-где из женщин), родом из одних и тех же мест (что позволяло объединяться в землячества) 30. Возможно, городские бани, обслуживаемые безбородыми юнцами, служили местами взаимных мужских половых отношений задолго до того, как это было документально зафиксировано в 19-м столетии.