Юрий Апенченко - Пути в незнаемое

На компромиссы идти Нечаев умел (пробовал стакнуться с Лопатиным), подчиняться — не умел. И Бакунин вскоре порвал со своим «тигренком». Да и то сказать, старичок-то был отыгранной картой. Если в чем-то Нечаев и нуждался, так это в безопасности.

Как раз в мае 1870 г., когда начались сражения с Лопатиным, Нечаев имел случай убедиться, сколь настойчиво разыскивают его царские агенты и швейцарские полицейские, — был арестован один из русских эмигрантов, потом его выпустили: извините, приняли вас за уголовного преступника Нечаева.

Петербургские власти вовсе не горели нетерпением покарать Нечаева за убийство Ивана Иванова. Нет, бери, что называется, выше. Программа «Народной расправы», ставшая известной после ареста нечаевцев, предрекала особам царствующего дома, как и особам первого класса, казнь «мучительную, торжественную перед лицом всего освобожденного черного люда, на развалинах государства». Отсюда понятна персональная заинтересованность в аресте Нечаева. И тут уж сил не жалели ни глава Третьего отделения и корпуса жандармов граф Шувалов, ни заведующий агентурой Филлипеус, ни Роман, бывший боевой офицер, а затем удачливый шпион, осевший в Швейцарии, ни полковник Никифораки, тот самый, что в свое время допрашивал Лопатина.

Нечаев скрывался. Его прятали друзья Бакунина. Но темперамент Нечаева не принимал покоя. Ему были необходимы новые люди, новые связи, новые, как тогда говорили, конспирации, поездки нужны были, города и встречи.

Был он и в Лондоне. Там жил тогда его заклятый враг — Лопатин. Судьба свела их на берегу Темзы, но не свела лицом к лицу. Да и зачем? Вряд ли Нечаев и Лопатин нуждались в обмене новостями. «В последнее время я получил из России, — писал Герман Лопатин старшей дочери Герцена, — показания некоторых из товарищей Нечаева и признания, сделанные друзьям некоторыми из соучастников его в убийстве Иванова. Эти признания бросают еще более мрачную тень на все это печальное дело».

Потом Нечаев приехал в Париж. Приехал не позднее сентября 1870 г. Позднее не попал бы — прусские войска осадили Париж: шла франко-прусская война.

В Париже он жил на рабочей окраине Бельвиль. В том самом предместье, где собирали деньги на артиллерию, из-за которой позже возник конфликт, положивший, в сущности, начало Коммуне. Там, в Бельвиле, Нечаев дружил с будущим коммунаром Бриссаком.

Историки русской журналистики не сопоставили Нечаева с безымянным автором «Сцен из жизни в осажденном Париже», опубликованных в ежедневной газете «Неделя». Между тем в мемуарах современников упоминается о сотрудничестве Нечаева в этом радикальном издании. Посредником между ним и редакцией был, очевидно, его земляк и товарищ Ф. Д. Нефедов; он печатался в «Неделе» под псевдонимом Н. Оврагов.

В январе 1871 г. воюющие стороны заключили перемирие. Многие парижане, натерпевшись голода, потянулись в деревни. Нечаев пешком ушел из Парижа. У него был документ на имя серба Стефана Гражданова, и он благополучно миновал прусские контрольные пункты [73] Есть некоторые основания, впрочем не очень-то весомые, предполагать, что Нечаев оставил Париж уже после Коммуны. Позднее, находясь в заточении, он написал роман «Жоржетта», один из героев которого гибнет на баррикадах. К сожалению, тюремные рукописи Нечаева были сожжены. .

Некоторое время спустя «Стефан Гражданов» обосновался в Швейцарии, в Цюрихе. Революционер, близкий Лопатину, писал, что Нечаев «еще находит честную молодежь, соблазняющуюся его фокусами».

В 1872 г. в Цюрих прибыл осанистый господин в отлично сшитом сюртуке-визитке и модном «умеренно высоком» цилиндре. Не полюбовавшись на Альпы, майор Николич-Сербоградский имел рандеву с Адольфом Стемпковским.

Без малого десять лет назад этот не первой молодости человек, одетый с той бедностью, которую называют опрятной, участвовал в польском восстании. Разгром восстания выбросил Стемпковского на берега Женевского озера, а потом и Цюрихского. Обремененный семейством, он пробавлялся изготовлением уличных вывесок и бедствовал, пока не был завербован Третьим отделением.

Почти ни один агент не объясняет свое сотрудничество материальными выгодами, и Стемпковский заявил петербургскому начальству, что им движет горячее желание заслужить помилование и вновь увидеть милую Варшаву. Может, и вправду ностальгия, но в тоске по родине изнывали многие бывшие повстанцы, однако стемпковскими не были.

С приездом Николича-Сербоградского, адъютанта шефа жандармов, Стемпковскому выпал билет убить двух зайцев: получить и амнистию, и куш в пять тысяч золотом.

Стемпковский познакомился с Нечаевым недавно… Крайне нуждаясь, тот просил работенку по части изготовления вывесок — пригодились бы навыки, приобретенные еще в селе Иванове. Стемпковский приискивал. И потому мог в любой день повидаться с Нечаевым. Правда и то, что через Стемпковского Нечаев налаживал связи с польскими революционерами.

Так вот, Стемпковский назначил Нечаеву свидание. Они потолковали и разошлись. А неподалеку, опираясь на трость, разглядывал витрину осанистый господин. Он опознал Нечаева: фотографию Нечаева майор держал при себе.

Не мешкая Николич нанес визит шефу цюрихской полиции. Обходительный г-н Пффенингер, предупрежденный президентом республики, обещал помощь «живой силой». На другой день в распоряжение Николича поступили майор Нетцли и восемь дюжих жандармов.

На исходе шестьдесят девятого года Нечаев заманил Иванова в лес Петровского-Разумовского. В августе семьдесят второго года Стемпковский заманил Нечаева в пригородную харчевню. Переодетые в штатское полицейские дежурили на тихой улочке; другие расположились в саду, рядом с харчевней.

Стемпковский пришел в начале второго. Жандармский вахмистр (конечно, в цивильном) сидел за одним из столиков, посасывая толстую сигару. Ровно в два явился Нечаев. Загасив сигару, поднялся щекастый, хорошо откормленный мужчина и попросил Нечаева выйти «на два слова». Нечаев быстро взглянул на Стемпковского, тот неопределенно, но спокойно пожал плечами.

Мгновение спустя из сада послышался яростный крик Нечаева. Еще мгновение — и его руки были скручены цепью. Выхватить револьвер он не успел.

Арестованного доставили на гауптвахту. Там уже был начальник цюрихской полиции. Николич-Сербоградский шепнул ему, чтобы он следил за выражением лица арестованного, и произнес громко:

— Здравствуйте, господин Нечаев, наконец-то я имею случай ближе с вами познакомиться.

До этой минуты Нечаев надеялся на ошибку. В ту минуту понял, что будет выдан царскому правительству.

В архиве Третьего отделения есть документация почти коммерческая: «О расходах по доставлению Нечаева» — восемнадцать тысяч рублей золотом ухлопали на арест и препровождение Нечаева в Россию соединенными усилиями полиций цюрихской, баварской, прусской и русской. Из других документов ясно участие в этом деле чинов дипломатической службы [74] В бумагах российской императорской миссии в Берне сохранилась записка Третьего отделения: швейцарские полицейские вполне достойны орденов, но это может «возбудить различные толки и повредить им в общественном мнении», а посему признано за лучшее выдать им денежное вознаграждение в размере 6000 франков. Архив Внешней Политики России, фонд «Миссия в Берне», о. 834/4, д. 21, л. 1. .